— Молчать — крикнулъ онъ на дядю. — Кому велю говорить, тотъ говори.

Нарышкинъ умолкъ.

— Ну, матушка, приказывай, что длать.

Наталья Кириловна посмотрла на Бориса Алексевича умильно.

— Все бы сдлалъ Борисъ Алексевичъ, да его, да ее не могу къ своему дтищу пустить. Пущай его станетъ на посадъ, а тамъ бояръ позовемъ, обсудимъ.

— Такъ и быть, — сказалъ Царь.

— А онъ уйдетъ. Стрльцамъ прикажи.

— Такъ и сдлаю.

Борисъ Алексевичъ поклонился и пошелъ къ воротамъ у которыхъ ждалъ Василій Васильичъ. —

Только что ударили въ большой колоколъ къ вечерни; наканун праздника Рожества Богородицы къ воротамъ Троицо Сергіевскаго монастыря, звня уздовыми цепями конныхъ и громыхая колесами колымагъ и телгъ, подъхалъ длинный поздъ — изъ Москвы. Въ передней карет, окруженной конными людьми въ богатыхъ уборахъ, сидлъ главный бояринъ и печати оберегатель Василій Васильевичъ, Князь Голицынъ, съ молодымъ сыномъ. Навстрчу отъ воротъ монастырскихъ вышелъ урядникъ стрлецкій и узнавъ, кто пріхалъ, побжалъ въ калитку, вывелъ съ собой сотника и вмст съ нимъ вышелъ въ калитку.

Въ карет стукнуло, дернулось слюденое оконце и опустилось. Худая блая рука съ длинными пальцами легла на окно и вслдъ за рукой высунулось и знакомое сотнику бритое, продолговатое, моложавое съ усиками лицо — Главнаго Боярина и оперлось подбородкомъ, подъ которымъ оставалась невыбритая борода, на блую, худую съ синими жилами руку. Сотникъ подошелъ къ окну и, снявъ съ лис[ь]ей опушкой суконную шапку, въ поясъ поклонился.

— Что-жъ ворота не отпираешь, — сказалъ тонкимъ женскимъ голосомъ Князь Василій Васильевичъ.

— Ворота приказаны Полковнику, сейчасъ къ нему побжали.

— Разв ты не знаешь меня?

— Когда же Князь Василья Васильеча не знать, — отвчалъ сотникъ улыбаясь и вглядываясь въ лицо боярина и въ лицо его сына въ глубин кареты. Лицо боярина было такое же, какъ всегда, тихое, тонкое и задумчивое, только оно сро показалось сотнику отъ пыли ли, залегшей съ лва вдоль по159 прямому длинному носу или отъ чего другаго и открытые большие глаза казались блестяще обыкновеннаго и быстро перебгали съ лица сотника на лицо стрльцовъ и толпы дворянъ, стрльцовъ, солдатъ, монаховъ, собиравшейся все больше и больше у воротъ. Раза два онъ втягивалъ въ себя духъ, какъ будто хотлъ сказать что то, но не говорилъ. По лицу сына сразу видно было, что онъ былъ не въ себ. Лицо его было похоже на лицо отца, но было много красиве, не столько потому, что оно было моложе, сколько потому, что это было почти то-же лицо, но безъ того выдающаго[ся] впередъ подбородка и рта, надъ которымъ лежалъ длинный звриный лисій носъ. Это было тоже лицо, но какъ будто выпрямленное и отъ того <боле> привлекательное. Молодой Князь видимо старался не смотрть и не показывать волненія; но онъ не могъ мгновенья усидть смирно; то онъ облакачивался назадъ на подушки за спиной, то вытягивался прямо, оборачивался то къ тому, то къ другому окну, то застегивалъ, то разстегивалъ пуговицу на кафтан у ше. Лицо его было красно, брови нахмурены и дыханіе, слышно, давило его.

— А что едоръ.... здся? — спросилъ Василій Васильевичъ, не глядя на сотника.

— Нынче на разусвт привезли, — отвчалъ сотникъ.

— Повели пытать, — прибавилъ стрлецъ стоявшій близко.

Василій Васильевичъ будто не слыхалъ словъ стрльца, принялъ руку и, подозвавъ своего человка, сталъ приказывать что-то. Но въ это время калитка отворилась, народъ разступился, и вышелъ полковникъ стрлецкій и дьякъ. Дьякъ подошелъ къ окну, поклонился, снялъ шапку и проговорилъ:

— Государь и Великій Князь, самодержецъ... Петръ Алексевичъ не приказалъ теб, Боярину Василію Васильевичу, Князь Голицыну, быть въ монастыр, а приказалъ теб хать и стать на посад и ждать Его Царскаго указа, а оттуда никуда не отбывать.

Голицынъ, приподнявъ шапку, поклонился и приказалъ своему человку везть на посадъ къ Посадскому человку, гд онъ знаетъ дворъ получше.

Люди хотли трогаться, когда къ окну подошелъ Полковникъ и, низко кланяясь, сказалъ: Князь Борисъ Алексевичъ приказывалъ подождать — самъ къ теб выдти хотлъ.

Лицо Василья Васильевича вспыхнуло огнемъ при словахъ Полковника.

— Пошолъ, — крикнулъ онъ. — Мн его видть не зачмъ, я не къ нему... — видно съ трудомъ онъ подавилъ ругательство, просившееся въ прибавку къ упоминанію о враг, — а къ Царю пріхалъ, пошелъ.

Человкъ, сидвшій на козлахъ, замахалъ кнутомъ передов[ому[?]], зачмокалъ. Карета тронулась, закачалась, повернулась и покатилась къ посаду. За каретой пошли стрльцы.

Подъ Каширой городомъ жилъ опальный Ерлоковъ бояринъ. Былъ онъ въ слав, когда царствомъ правила Софья царевна. А когда сослали Князь Голицына, Василья Васильевича, когда отрубили голову Шакловитому и всю ихъ шайку разогнали и <Ерлокова сослали въ свои вотчины>. И сталъ править Царствомъ Петръ Царь съ братомъ Иванъ Алексичемъ (Иванъ Алексичъ только что славился Царемъ. Онъ былъ слпой и убогій), съ тхъ поръ и Ерлокова сослали съ Москвы и отняли домъ въ Москв, и стали они жить въ своихъ вотчииахъ. —

Вотчины были не большія, а Ерлоковы ужъ набаловались въ Москв, къ богатой жизни привыкли и житье ихъ было скучное. —

У старика Ерлокова было два сына. Старшій

1.

Въ 203 году (1694) посланы отъ Царей грамоты въ 22 города, чтобъ собирались ратные люди въ Москву къ 18 Сентября, для ратнаго ученья. Въ Каширской разборной книг записано было: Князь Иванъ, Княжь Луки сынъ Щетининъ служитъ съ 176 года 27 лтъ, былъ на службахъ и раненъ, — крестьянъ за нимъ 28 дворовъ. На Государевой служб будетъ на Аргамак съ саблей, пара пистолей, да 2 лошади простыхъ. Съ огневымъ боемъ, съ пищалями 7 человкъ, да въ кошу 7 человкъ. Да рядомъ былъ записанъ Стольникъ Князь Иванъ княжь Ивановъ сынъ Хованскій, служитъ съ 181 года 22 года и былъ на 4-хъ службахъ, крестьянъ за нимъ 257 дворовъ, на государевой служб будетъ на кон съ саблей въ саадак, 2 лошади простыхъ, люди съ боемъ 9 человкъ, 2 конюхъ, въ кошу 10 человкъ съ винтованными пищалями.