С безвольно опущенными руками между колен он сидел на диване, уставившись на толстые шерстяные носки, надетые от озноба, хотя конец июня был теплым, без дождей. Знобило душу, и он безуспешно пытался согреться, кутаясь в душегрейку.

Что делать? Что делать! Выслушивать советы ближайших соратников ему не хотелось. Что могут сказать они, если думали с отставанием, лишь бы не противоречить ему? Картонные фигурки и промокашки, он сам сделал их такими, сильных удалил. Чтобы не раздражали. А эти способны только заглядывать в рот, где, по их разумению, сидел бес, которого нельзя беспокоить.

Дядюшка Датико давным-давно, совсем в другой жизни, поучал его: «Сосо, в тебе живет бес. Он всегда будет мешать тебе и гадить внутри. Лучше выпускай его наружу, пусть оправляется на свободе. Тебе же станет лучше».

Он понял его дословно. И не жалел. И жалеть о содеянном никогда нельзя.

Мимо окна, пригибаясь, прокрался Власик. Краем глаза он ловил его в сетчатку и понимал: ходит, чтобы показать, как он старается, пока хозяин переживает…

А почему он переживает? Подлинно ли велик его грех, чтобы казнить себя до срока? Если машина отлажена и смазана, она будет по инерции крутиться долго.

Вошла добродушная Галя-подавалыцица. Странно, рассеянно подумал он, в такое время она не входит… И вспомнил: просил чаю с лимоном.

— Испейте, Иосиф Виссарионович.

— Зачем? — невпопад спросил он.

— Как зачем? Просили. Душу согреть, — рискнула она.

— Душу? Да, надо, — рассеянно ответил он.

Согреть душу можно простой беседой, но станет ли эта женщина искренней, сможет ли преодолеть чудовищное расстояние между ними?

Не сможет. Зачем ей это? Незачем.

И все же без слов оставаться нельзя. В словах лекарство для души. Он первым переборол себя.

— Товарища Сталина еще помнят?

— Как можно, Иосиф Виссарионович! — чуть не заплакала она, и он верил — эта заплачет искренне. — Только на вас надежда. Люди считают, что вы объезжаете границы и подымаете бойцов в атаку на супостата.

— Чем же тогда занимаются мои начдивы и командиры? — прищурился он, проверяя, сможет ли простая женщина не испугаться и решить непосильную задачу. — Неужели товарищ Сталин лично должен подымать дух красноармейцев?

— Все на своих местах, — стоило трудов отвечать ей. — А ваше присутствие всегда вселяло дух. Я вот чай принесла…

— Правильно, — одобрил он. — Спасибо за чай. Очень Хороший чай, душистый.

По сводкам он знал, что войска беспорядочно катятся от границы. И не их вина в этом: железным рыцарям не под силу остановить опьяненного успехом противника. А опьянил его успешный обман. Сам он поверил шулеру в его честную игру. Потеряна Прибалтика, вот-вот сдадут Минск, парашютисты Штудента замечены в тылах войск, нигде нет упорядоченной обороны.

Какой же дух надо вселять в бойцов, сделать их железными? Дух — живой, а железо — предмет неодушевленный. Он сам делал их бездуховными.

— Позови ко мне Жукова, — попросил он подавальщицу, зная наперед, что Жуков ожидает его вызова уже несколько часов.

Способности этого человека Сталин знал прекрасно. Он из тех, кто умеет собираться до предела и на пределе возможностей выигрывает. До гения войны ему далеко, но его талант, рабочая лошадка искусства, вывезет хозяина из любых передряг. Гением был Тухачевский, любитель погарцевать. А мы не в цирке…

— Скажите, товарищ Жуков, — без приветствий обратился он к вошедшему, — каков должен быть дух, способный сделать невозможное?

Жуков явно не ожидал подобного вопроса влет. Но именно это и любил Сталин, испытывая своих сподвижников, как они умеют собираться с мыслями.

— Русский, товарищ Сталин. Тот дух, который вселился в ратников Дмитрия Донского, окрылил суворовских орлов в Альпах, кутузовских — под Бородино.

— А можете не общими словами? Вы говорите хорошо, но можете своими словами? — спросил он, раскуривая трубку. Впервые за неделю он набил ее и раскурил.

— Когда терять больше нечего, товарищ Сталин, — сказал, набравшись храбрости, Жуков.

— А жизнь? Разве это нечего терять? — смотрел Сталин на него рыжим глазом, в котором зарождался кошачий интерес: вырвется мышка или нет?

— Или пан, или пропал, — нашелся Жуков и спешно добавил: — Живой то есть.

— А вы правы, товарищ Жуков. Русский дух — в бесшабашности.

Жуков незаметно перевел дыхание. Сталин оживал.

— А кто хранитель этого духа? Вы не задумывались? — спросил он, и ободренный Жуков выпалил:

— Партия, товарищ Сталин!

Сталин больше чем внимательно посмотрел на него, и с Жукова махом слетела бодрость: поди угадай…