–  Справедливого суда не бывает!
– горячо возразил Феликс.
– Ни земного, ни небесного. Ты снова ошибаешься, друг. Ты ловишь химеру, которая уводит тебя от света. Нет суда людского, нет и суда божественного. Ничего нет… кроме любви.

–  Но как же так? Ты любил Катю… тосковал по ней, был верен данной вами клятве, а потом… изменил всему этому?

–  Клятвы иллюзорны, - спокойно улыбнулся Мартов.
– Они пытаются удержать во времени быстротечное. Тогда как само время - иллюзия. Я заблуждался. Самое страшное - изменить себе!

Зазвонил телефон, и тень Феликса изчезла, растаяла. Господин Михалин ощутил во всем теле дрожь, сильный озноб. Он поспешно прикрыл окно. Телефон продолжал звонить, напоминая о законах этого мира.

–  Слушаю, - нервно сказал он в трубку.
– Да, Анжела. Поговорить? Разве еще остались какие-то недомолвки?

Она рыдала неистово, как умеют плакать очень легкомысленные люди. Через минуту бурный поток слез сменит столь же бурный хохот.

–  Ты чудовище, Михалин!
– вопила Анжела.
– Я знаю, почему ты изменился! Догадалась наконец. Прохвост! Негодяй! Такая же сволочь, как все мужики! Я все расскажу отцу…

–  Ка-а-ак?
– удивился он.
– Ты до сих пор не пожаловалась папочке? Беги скорее, детка!

–  Скотина! Ты должен на мне жениться!

–  С какой стати?
– расхохотался Тарас.
– Девственность ты потеряла еще в ранней юности, дорогая Анжела. Думаю, приблизительно в классе девятом. Или раньше? Так что извини, твои претензии не по адресу.

Она бросила трубку. Михалин облегченно вздохнул, потянулся к чашке с чаем. Но не успел он сделать и пару глотков, как телефон снова зазвонил.

–  Я не собираюсь жениться, Анжела!
– сразу отрезал он.
– По крайней мере, на тебе!

В трубке повисло молчание.

–  Ха-ха!
– после паузы усмехнулся мужской голос.
– Любовная ссора? Как ты вульгарно, примитивно груб, Михалин. Разве бедная женщина этого заслуживает? Признаться, я был лучшего мнения о тебе.

–  Вы кто?
– опешил Тарас.
– Извините, я…

–  Не смущайся, чего уж там!
– издевался «голос».
– Голубки сначала воркуют, а потом жестоко клюют друг друга. Такова их природа.

–  Кто вы такой? Назовите себя!

–  Не горячись, господин хороший, - прошелестел «голос».
– Боюсь, мое имя придется тебе не по вкусу.

Самым правильным было бы положить трубку, но отчего-то Тарас не мог этого сделать. Он болезненно вслушивался в искаженные специальным приспособлением интонации незнакомца, ощущая ледяной комок в груди.

–  Я хочу знать, с кем имею дело, - хрипло произнес он.

Во рту пересохло и горчило. Виски сдавила нарастающая боль.

–  Похвально, мистер… лгун. Твой э-э… друг убит, мертв… а тебя даже совесть не мучает? Ты ведь рассказал следователю далеко не все? Я видел, как…

–  Замолчите!
– не выдержал Тарас.
– Телефон может прослушиваться.

«Голос» рассыпался сухим, низким смехом.

–  Так я и знал. Ты не только грубиян, но и трус. Значит, мы договоримся!

–  Что вам нужно?
– разозлился Тарас.
– Денег? Чего вы добиваетесь?

–  Где ты ее прячешь?

–  Не понимаю, о чем идет речь. Кого?

Теперь рассердился «голос».

–  Ты доиграешься, парень!
– пригрозил он.
– Даю тебе сроку десять дней! Если не одумаешься - позвоню следователю, расскажу обо всем, что видел.

В трубке раздались гудки, а Тарас все сидел, обливаясь холодным потом. Он закрыл глаза - и снова увидел Феликса. Тот смотрел на друга без осуждения, скорее даже с состраданием.

–  Мне уже легко, - сказал он.
– А ты держись, Михалин. Ты один остался.

–  Феликс!
– простонал Тарас.
– Что мне делать?! Подскажи…

Друг отрицательно покачал головой.

–  Отсюда все выглядит по-другому. Вряд ли мои советы тебе помогут. У каждого своя чаша, Тарас. Я свою испил, а ты - еще нет.

Опять зазвонил телефон. Тарас схватил трубку и запустил ею в стену. В дверь постучалась секретарша.

–  У вас все в порядке, Тарас Дмитриевич?
– испуганно спросила она.

–  Да… да!
– крикнул Михалин, вытирая со лба испарину.
– Все нормально.

Он встал, сорвал с шеи галстук и зашагал по кабинету.

Тучи за окнами наконец разрешились обильным, густым снегом. Белые хлопья валили с небес, как будто это была их последняя возможность прильнуть к земле, даря ей холод и забвение. Неисчислимые лепестки ледяного небесного сада…