Симанская проглотила водку, не ощутив ее вкуса. Если бы можно было никуда не идти, не ехать, не искать работу, а взять… и исчезнуть, испариться бесследно, раствориться в черном холодном воздухе, пропитанном снегом и запахами поездов, вокзала. У Марии Варламовны закружилась голова, потому что с тех пор, как она села на автобус, который увез ее из Кострова, она ничего не ела.

–  Эй, ты что?
– испугалась буфетчица.
– Сердце прихватило? У меня валидольчик есть… ты погоди, не умирай… я сейчас!

Она куда-то бегала, суетилась, предлагала незнакомке лекарства, воду и еле дождалась окончания смены, чтобы они смогли, наконец, уехать с вокзала к ней домой. И только уже в квартире буфетчица отдышалась, села и спросила:

–  Тебя как зовут? Меня - Степанида.

–  Редкое имя, - пробормотала гостья.
– А меня - Маша.

–  И у тебя имя редкое!
– захохотала буфетчица.
– Ладно, ты иди в ванную, а я поесть чего-нибудь приготовлю.

За едой Степанида глаз не могла отвести от новой знакомой.

–  У тебя какая профессия?
– спросила она, наблюдая, как Маша ковыряет вилкой омлет.
– Небось артистка? Или учительница?

–  Нет у меня профессии, - сказала гостья.
– Ничего у меня нет, только немного денег. Я тебе заплачу за жилье.

Она хотела оторвать от себя прошлое - навсегда, с корнями, чтобы не возник соблазн вернуться.

–  Ты что-о?
– обиделась буфетчица.
– Какие деньги? Лучше научи меня… хорошим манерам! Вон у тебя как все славно получается: вилочку держать, ножичек, рюмку… любо-дорого смотреть.

Спать легли поздно, наговорившись досыта. Болтала в основном Степанида, жаловалась на свою неудавшуюся жизнь, на мужа-алкоголика, на дочь-лентяйку, которая учиться не желает - одни гулянки в голове!

Симанская делала вид, что слушает, пока не уснула. Ночью ей приснилось лицо Андрея Чернышева - искаженное страстью, бешенством и еще чем-то необъяснимо ужасным. «Ты доиграешься! Сука!
– кричал он, красный от выпитого, невменяемый.
– Доиграешься!»

Вот и доигралась. Пришло время расплаты за любовные шалости.

Утром Маша проснулась не в себе, как будто в дегте ее вываляли. С трудом поднялась… умылась, выпила чаю. Из окна кухни виднелись бесконечные каменные дома, похожие на пчелиные соты - ячейка на ячейке. Над домами нависло серое, унылое небо. Господи, какая тоска!

Степанида не обманула, устроила Машу разнорабочей в бригаду к сестре. Той было все равно. Дворником? Уборщицей? Что ж, прекрасно! Тем разительнее будет контраст между ее прошлой жизнью и настоящей. Чем тяжелее работа, тем лучше - думать да страдать недосуг. Она старалась гнать от себя мысли - все, без исключения. Что будет с нею? Как сложится ее жизнь? А, не все ли равно?! Разрыв с Русланом, смерть Сережи Вершинина, всеобщая ненависть костровцев, которая выплеснулась на нее, подобно кипящей смоле, что-то надломили в душе Марии Варламовны. Привычный уклад, уют родного дома, работа в музыкальной школе, тишина провинциального городка и даже обожание мужчин опротивели ей. Любовь матери и та стала ее тяготить - ведь дочь не оправдала возлагаемых на нее Татьяной Савельевной надежд. Вместо престижного замужества, громкой свадьбы и переезда в Санкт-Петербург вышел безобразный, жестокий скандал. Бедная мама! Она этого не заслужила.

Каждое утро Мария Варламовна вставала ни свет ни заря, одевалась в плохонький спортивный костюм, сапоги, куртку, купленные по дешевке на оптовом рынке, и ехала на работу. Бригада делала капитальный ремонт спортивного комплекса, уборки было много: выносить мусор, мести, выгребать, мыть, протирать, таскать тяжелые ведра. Одно и то же день за днем.

Мария Варламовна надевала на голову платок, на руки - перчатки и окуналась в пыль, журчание воды, тряпки и швабры, запах краски, лака, моющих средств, строительных отходов. Она ни с кем не желала знакомиться, обедала среди своих ведер и щеток кефиром или молоком с булкой и снова принималась за работу.

–  Что ты все моешь да скребешь?
– удивлялась сестра Степаниды.
– Твое, что ли? Махнула, как попало, лишь бы грязи видно не было, и хорош! Прямо смотреть на тебя тошно.

–  А ты не смотри, - угрюмо отвечала Симанская.

–  Почему ты лицо платком закрываешь?
– интересовались строители.
– Стеснительная такая?

–  Уродливая!
– отвечала Мария Варламовна.
– Безобразие свое прячу! А то не ровен час поглядишь, испугаешься, ночью спать не сможешь! Какой из тебя работник?

Женщины шушукались за ее спиной, хихикали, а мужчины-строители настойчиво пытались завести знакомство. Некоторые строили планы, как бы подглядеть на переодевание новенькой. Когда-то же снимает она свой платок? Одному такому любопытному здорово досталось шваброй с намотанной на нее мокрой, грязной тряпкой, которая пришлась прямиком в нахальную рожу. Бригада переругалась - одни защищали Симанскую, другие кипели от возмущения. Что она себе позволяет? Кто она такая вообще? Царица ведра и метлы, понимаешь ли!