Так ли уж монастырь хуже подобного замужества? Хуже! А еще паршивее - только плаха. Да и то - лишь в первые мгновения.

– Садись!
– сухо бросил старик, махнув узловатой рукой на уныло-синее кресло напротив. Другой рукой поправляя покрывающее колени меховое одеяло.

А он действительно дряхл! Ноги наверняка больные. И камин давно потух, а значит - от стен идет многовековой холод. Вымораживает старые кости...

Впрочем, не до созерцания чужой слабости - со своей бы справиться! Если б герцог не предложил сесть - Ирии осталось бы только рухнуть на пол...

В глазах опять слегка мутится. Но мрачная комната пока не плывет. И можно надеяться - старик ничего не заметит.

Но если поймет, сколь незваная гостья беспомощна, - даже слуг звать не станет. Скрутит сам - при всей его старости.

– И кто же вы, дерзкая юная особа?
– В устах кого другого это может звучать как насмешливое поощрение.

Но вряд ли у Ральфа Тенмара вообще есть чувство юмора.

Ирия чуть выдержала паузу. Чтобы голос не дрогнул. Не от страха, но не объяснять же это злобному старику.

– Разве герцогиня уже не сообщила вам?

– Сообщила, сударыня!
– отчеканил Ральф Тенмар.
– Что вас любил мой сын, а вы - его. И прочую слезливую чушь. Еще - что вас преследуют "злые люди".
– Высушенный старостью голос - всё насмешливее. С каждым едким словом. И злее.
– Катрин всегда была, как это принято называть, "экзальтированной". То есть проще говоря - истеричной. И не особо умной. А у вас, сударыня, есть полчаса - чтобы назвать ваше имя и происхождение. Пока я не сдал вас в руки королевских солдат. В чём бы вас ни обвиняли - к этому добавится узурпация чужого имени и титула. И моего влияния хватит, чтобы вы уж наверняка не вышли сухой из воды.

Тусклая комната взвихрилась каруселью. Знакомо взбесившейся...

Пляшут, сливаются сухие, желчные черты с портрета...

– Вы можете, конечно, упасть в обморок, сударыня!
– металл в старческом голосе сорвался на визгливые нотки.
– Но тогда я сразу передам вас в руки правосудия, не тратя на вас время.

Как невозможно тяжело удержать сознание! Стянуть обратно рваные клочья мира... А они не слушаются... обреченно растворяются зыбким туманом в багрово-черных сполохах тьмы!

И мрак необратимо густеет, всё глубже затягивая. В смерть...

Старческая рука тянется к серебряному колокольчику для слуг. А комната плывет... кружится, кружится, кружится - как колесо на квалифицированной казни. Вращается исчезающий из горла воздух. И сейчас зазвенит колокольчик - хрустальным звоном в ушах...

"Выпьешь - может, выйдет толк..."

Всё это уже было... Где, когда?! Почему повторяется?

Потому что яд - один и тот же. Разлит в разные флаконы - вот и всё.

Нельзя терять сознание в присутствии врагов! Таких опасных...

– Вы не посмеете...
– Странно: сознание ускользает, а льда в голосе не меньше, чем в материнском. И он ничуть не дрожит.
– Ваш сын...

Прости, Анри!

– Даже если вы успели родить моему сыну троих бастардов - это не причина, чтобы помогать вам или вашим отпрыскам остаться в живых!

Нет, яд - другой. Повыдержанней и поядовитей!

– Вы не посмеете!
– прошипела Ирия идалийской гюрзой.
– Вы... мерзавец, изнасиловавший мою мать!

Слабость вдруг исчезла напрочь - так морские волны стирают на песке рисунок. Сколь угодно страшный.

Будто после смертельной дозы подействовало противоядие! Ральф Тенмар - злобный змей. Не зря у него на гербе дракон. Но и Ирия - дочь еще той змеюки! И внучка Каролины Ордан.

Пожалуй, стоит злиться почаще! Присутствие врагов должно вызывать ярость. А что еще - не вопли же о пощаде? Слабого в подлунном мире не щадят, а топчут.

А вот старик - побледнел. Безжалостный вершитель правосудия опешил, откинувшись на спинку старого, как он сам, кресла. Целый долгий миг Ирия наслаждалась чистой победой. Или грязной.

– Ты...

– Я - Ирия Таррент!

– Конечно!
– герцог дико расхохотался.

Впору принять за сумасшедшего и испугаться. Если бы Ирия уже не видела говорящих привидений с мистическими Свитками Судьбы наперевес. А еще - сыплющего угрозами Роджера Ревинтера и ледяную скользкую змею - его папашу. А до кучи - королевских солдат, везущих семью Таррентов в Ауэнт. На смерть...

А еще ведь были желтолицые монахини из аббатства святой Амалии. Злющие не хуже этого старого пня.