4

Вот она - толпа. Аж рычит от предвкушения крови!

С выделенного "господам гладиаторам" помоста что-что, а толпа видна прекрасно. Стая зверей. В лохмотьях - и в парче с шелками. Воняют смесью лука с потом - и напомажены, завиты и раздушены.

Хлещут дешевое пиво. Смакуют вино по тысяче золотых за бутылку. Лениво отщипывают от грозди виноградины.

Звери в амфитеатре - и звери в ложах. С помоста их видно даже слишком хорошо.

Увы, широкую арену - еще лучше.

– Анри Отважный!
– бешеными кошками вопит толпа. Та, что внизу.

Наконец разглядела любимца.

Звериные морды зашлись ликующим ревом. Костей дали, дармового пойла налили. А сейчас еще и развлекут. Не жизнь, а сказка! Кошмарная.

– Олаф Великолепный!
– заорали с другой стороны. Чуть потише, но тоже вполне оглушительно.

Рослый белокурый красавец - пленный бьёрнландец. С другого помоста по ту сторону безумия приветственно машет толпе. Та радостно взорвалась новыми воплями.

Его товарищи плебс игнорируют. Но Олаф, похоже, наслаждается славой. Что ж - есть и такие...

Да заканчивайте уже с этим скорее! Убивайте кого хотели, гоните нас на арену и убирайтесь к змеям до завтра!

– Господин Анри Отважный!
– тот самый стражник.
– Вас зовет в ложу господин генерал Поппей Август.

– Вот как?
– Тенмар зло усмехнулся.
– Это приглашение или приказ?

– Приказ, господин гладиатор.

Ну что ж. Если не пойти - "господин генерал", чего доброго, вызовет в ложу не только "господина Анри Отважного". Еще и Сержа.

Тенмар взглядом указал Вальдену на мальчишку. Жан чуть заметно кивнул в ответ.

Корнет - бледнее мела. А Ревинтер вот-вот в обморок грохнется.

– Капитан Николс, вы за старшего!
– резко бросил ему Анри, чтобы встряхнуть.

Помогло бы - будь Роджер Ревинтер настоящим военным. А так - лишь привычно вздрогнул. И потерянно кивнул.

Поппей Август выделил для Тенмара место справа от себя. Увы, отсюда отлично видно не только толпу, арену, помост с эвитанцами и помост с Олафом.

Еще и самого генерала. Облизнувшего губы, когда юного смертника подтащили к столбу. Рывком сорвали тунику, прикрутили. Подступил мясник с кнутом...

В уголках губ Кровавого Пса показалась слюна. Анри от отвращения чуть не передернуло.

Вальден что-то втолковывает Сержу. Тот явно не слышит. Или не слушает.

А "оставленный за старшего" Роджер изображает статую. Даже не бледную, а мраморно-серую.

Чтобы не смотреть на арену и генерала, Тенмар перевел взгляд на Олафа. Тот хоть красоток из толпы выглядывает, а не казнью любуется.

– Хороша!
– протянул Поппей.
– Но глупа. Женщины - как цветы. Красивы и недолговечны...

Змеев садист уже сообщницу жертвы разглядывает, чтоб ему!

Третий помост оцеплен стражей. Закутаны в одинаково белые покрывала жрицы-виргинки. В их кругу дрожит приговоренная грешница.

Ее зовут Юлией. Невысокая, хрупкая, лет четырнадцати-пятнадцати. Столько же было в безумную весну Ирии Таррент.

Но Ири - львица. А Юлия кажется ланью - до безумия перепуганной.

Белая туника, распущенные золотистые волосы, бледное личико. Ни платка, ни покрывала. Их не полагается отвергнувшей церковный закон преступнице. Сегодня в последний раз видевшей восход солнца...

На заплаканном лице - огромные, отчаявшиеся глаза. Плачущая женщина редко бывает красивой. Но это не о Юлии.

Более чем ясно, почему приговоренный рискнул жизнью. Ради таких глаз...

Но вот зачем - еще и ее жизнью?

Что-то здесь не так! И это "что-то" пронзительно жжет рассудок. Не хуже свиста кнута на арене. И сладострастного воя озверевшей толпы...

Понятно, почему Юлия не смотрит на арену. Если там убивают ее любимого...

Девушка - вовсе не хладнокровна. Она плачет, бросает отчаянные взгляды на ложи с патрициями. Безмолвно молит о пощаде.

Нашла кого просить, девочка...

Она плачет, но не вздрагивает при свисте кнута. Самого Анри прожигало бы до костей - умирай сейчас на арене дорогой ему человек.

Да любого прожжет - на месте Юлии!

Но виргинка оплакивает лишь себя. Не того, кто сейчас гибнет. За то, что рискнул ее полюбить...