– Ольга Владимировна… – вздохнул Ребров.

– Иро для вас, как для меня – моя болезнь! Как та самая больница, на «Соколе»! А я – медсестра?! Уборщица? Двигайся, двигайся, Оленька!

– Мы вместе работали! Я цифры с потолка не брал! – раздраженно выкрикнул Штаубе.

– Значит брали мы с покойной Галей?! Написали от фонаря и подсунули! Здорово!

– Да вы вообще тут ни при чем!

– Конечно ни при чем! Я нигде ни при чем! Мое дело нажимать на курок и на раскладке реветь белугой! Оленька, толкни треугольничек! Оленька, поставь на 18! Все! Все! Все! – оттолкнув Сережу, она бросилась к двери, но Ребров схватил ее за руку, притянул к себе, зажал рот. Ольга рыдала, вырываясь. Сережа навалился ей на ноги. Штаубе сунул ей в рот горлышко фляги, она поперхнулась конъяком и долго судорожно кашляла.

– Еще, – сказала она успокоившись и сев рядом с Сережей.

Штаубе передал ей флягу. Вытерев слезы, она жадно отпила, дала Реброву. Он понюхал, глотнул, передал Штаубе, который завинтил фляжку.

– Спать, Ольга Владимировна, – Ребров погладил ей руку.

– Спать всем. Восстанавливаться.

Ольга проснулась от крика Сережи, выхватила из-под подушки пистолет и навела на дверь. В купе было темно. Поезд быстро шел, вагон сильно качало. Спящий на верхней полке Сережа застонал и слабо вскрикнул. Ольга посмотрела вниз. Ребров и Штаубе спали. Она убрала пистолет, сбросила одеяло и перебралась на полку к Сереже.

– Вози… возили! – пробормотал Сережа, дернулся и проснулся. – Кто это?

– Это я, милый.

– Оль, я боюсь, – Сережа прижался к ней.

– Миленький мой, ты весь дрожишь…

– Мне приснилось… страшное… будто на даче вы меня послали в этот… в подпол полезть, достать там жезл, ну он на раскладке провалился… и я полез, а вы мне кричите, куда лезть… а там ходы такие, земля, тесно, и на меня личинка навалилась и душит. Липкая, жирная, как свинья…

– Маленький, – Ольга гладила его вспотевший лоб, – нет никакой личинки.

– Мы что… едем?

– Мы едем, едем, едем в далекие края. Спи, – она посмотрела на светящийся циферблат. – Третий час.

– Оль, а мы в Сибирь едем?

– В Сибирь.

– А она большая?

– Очень.

– А ты там была?

– Один раз. В Магадане, на сборах. Правда, летом.

– Оленька.

– Что, милый?

– Пососи у меня.

Ольга потрогала его напрягшийся член, поцеловала в висок.

– Сейчас?

– Ага… – он отбросил одеяло, стянул трусы. Ольга легла грудью на его колени, взяла член в рот, стала ритмично двигаться. Он помогал ей, глядя в темный потолок. Вскоре он вздрогнул и замер. Ольга вытерла ладонью губы, поднялась и поцеловала его в горячую щеку.

– Маленький… покормил свою Оленьку. Больше кричать не будешь?

Он покачал головой, Ольга перебралась на свою полку, накрылась одеялом:

– Качает, как на пароходе! Держись за подушку.

Сережа спал.

Проснулись рано. Завтракали, когда поезд долго стоял в Казани.

– Пятьдесят лет прошло, а рожи все те же, – прихлебывая чай, Штаубе смотрел на идущих по перрону.

– Вам приходилось здесь бывать? – спросил Ребров.

– А как же! – он сделал плаксивое выражение лица и заговорил с сильным татарским акцентом:

– Эвакуация школы-интерната №18 имени товарища Макаренко, нам, братаны, все равно: санатория, креметория, лишь бы бесплатная! Пожили тут шесть месяцев, потом в Ашхабад переехали. Там неделю кровавым поносом исходил.

– Вы в интернате учились? – спросил Сережа, очищая вареное яйцо. – А родители?

– Убили родителей, Сережа.

– Немцы?

– Цыгане. 6 июля 1941 года убили моих родителей, – Штаубе допил чай, – а убить родителей, Сережа, величайший грех.

Поезд тронулся. Вскоре вошла проводница с чаем:

– Ну вот! На весь вагон всего десять пассажиров осталось. Давайте пустые стаканчики…

Когда она ушла, Ольга заперла купе, положила пистолет на стол, достала из рюкзака ветошь, масло и шомпол. Ребров залез на верхнюю полку и углубился в свои записи. Штаубе бросил в стакан с чаем два кусочка сахара, помешал ложкой:

– Давно хочу спросить у вас, Ольга Владимировна, каков калибр вашего пугача?

– 9 миллиметров, – быстро ответил Сережа, – ударно-спусковой механизм самовзводный, затвор свободный, предохранитель флажкового типа, магазин на десять патронов, прицел типа «стриж», рукоятка буковая штучной работы.

– Слыхали, товарищ Ребров? – Штаубе привстал на ноге, проговорил со сталинским акцентом. – А ми с вами нэ довэряем нашей маладежи!

Ребров не ответил.

– Тогда второй вопрос: отчего вы, дорогуша, когда ведете, так сказать, огонь, держите его не двумя руками, как наши славные полицейские, а одной?

– Меня так учили, Генрих Иванович, – Ольга сняла затвор, – менты двумя руками держат, потому что из их дубин иначе не попадешь. Макар на десять шагов дает разброс до полуметра. Они у них коротухи, не пристреляны, не сбалансированы, отдачей руку вывихнешь, А я из своего на десять шагов лампочку «миньон» бью…