– Воздержимся, – Ребров закурил.

– Ах, Витенька, какой ты осторожный! – Ольга взяла у него изо рта папиросу, затянулась и, запрокинув голову, выпустила дым вверх.

За 72 километра до Ачинска на станции Боготол в вагон №7 подсели трое железнодорожных рабочих в ватниках и желтых безрукавках.

– А в депо баили, что ты в декретном! – улыбнулся старший из них проводнице. – Думаем, неуж последняя землячка с «Енисея» сбежала? Никто чаем не напоит!

– Напою, только валенки оббейте! – усмехалась проводница.

Стоящий в коридоре Ребров подмигнул Ольге. Она взяла сумочку, открыла, вынула зеркальце и помаду и стата красить губы.

– Вы, Оленька, и без этого – София Лорен, – заметил лежащий напротив Штаубе.

– Капиталистическое по семерке, – сказала Ольга. Штаубе с кряхтением приподнялся. Сережа проворно слез с верхней полки, сунул кубик Рубика в рюкзак.

– У тебя опять полным-полна коробочка? – спросил проводницу рабочий помоложе.

– Да всего двенадцать человек! Занимайте любое купе, я сейчас чаю принесу.

– Вот это – дело! – рабочие вошли в первое купе.

Ребров вошел в свое купе и сел у открытой двери.

– А я-то думала, вы опять в Зерцалах подсядете, – проводница наливала кипяток из тендера.

– Так тут заносы были – не расхлебаешь! С обеда чистили. В Вагине три поезда встало.

Ребров посмотрел на часы:

– 22.16. На 17 минут опаздываем. Всем собираться.

В Ачинске вошли двое пассажиров: мужчина в полушубке и кубанке, с чемоданом, и женщина с двумя сумками, в белой дутой куртке.

– Отлос, – тихо произнес Ребров, бледнея.

В 23.51 проехали Тарутино, Ребров кивнул. Ольга вынула из сумочки пистолет, отгянула затвор:

– Всем на пол. Тут перегородки – пальцем проткнешь.

– Оленька, мне кажется они в бронежилетах, – пробормотал Штоубе, устраиваясь на полу.

– Спасибо! – нервно усмехнулась Ольга, прыгнула в коридор и дважды выстрелила в стоящего у окна рабочего. Он стал падать, двое других выскочили в коридор с пистолетами в руках, открыли огонь.

– Лягай! – крикнул позади Ольги человек, севший в Ачинске, она бросилась на пол, стреляя по рабочим. Человек в кубанке дал длинную очередь по рабочим из автомата, они повалились на пол. Позади упавших, в тамбуре показался милиционер с автоматом, Ольга и человек в кубанке выстрелили, он упал. Из купе №8 высунулся мужчина с пистолетом и выстрелил в женщину в белой куртке, стоявшую с автоматом спиной к человеку в кубанке. Пронзительно вскрикнув, она ответила длинной очередью, мужчина стал оседать в дверном проеме, его спутник начал стрелять из-за него, но успевшая встать Ольга влепила ему в голову две пули, а человек в кубанке щедро добавил из автомата. Продолжая вскрикивать, женщина села на пол, выронив автомат.

– Василю, шо, зацепило? – переступив через ее ноги в унтах, человек в кубанке двинулся по вагону, добивая пассажиров. – У, блядовня! Поганцы!

Ольга рванула дверь второго купе, выстрелила в лицо спящей женщины, бросилась к купе проводницы: та сидела на полу, держась за простреленную кисть, рядом валялся хрипящий «воки-токи». Ольга разнесла его пулей, навела пистолет на проводницу:

– Как насчет чайку?

Покончив с пассажирами, человек в кубанке запер дверь тамбура, вернулся к раненой подруге:

– Где тебя, Василю?

– Дай… – женщина икнула, изо рта ее хлынула кровь, заливая белую куртку.

Ребров и Штаубе высунулись из купе.

– Шо ж вы гады, поховалися, як патоки, а бабу воевать выставили?! – злобно повернулся к ним человек в кубанке.

– Так надо, – пробормотал Ребров.

– Так надо! А ну помогите хлопцу! – он сменил рожок, подошел к купе проводницы, возле которого стояла Ольга. – Ага. Вот она, гарна дивчина – не пришей к пизде рукав! Сколько лягавых в поезде?

– Не знаю, – морщилась от боли проводница, – они тут… и в первом вагоне. Я ж ни при чем…

– И это тоже ни при чем? – Ольга показала дулом на «воки-токи».

– Это ихнее, – проводница всхлипнула, – они заставили. Говорили – мать убьют…

– Не пизди своим ребятам, – усмехнулась Ольга.

– Микола… Ми… кола, – хрипела раненая женщина.

Ребров приподнял ее голову.

– Шо, Василю? – подошел Микола. – Царапнули, гады? Ничо, довезем, лепило выходит.

– Микола… скажи Скобе… пускай мою долю не вкладывает…