Никто не кричал. Даже я. Зрители молча расходились. У каждого, кроме меня, в руках были тяжелые пакеты, некоторые навьючились рюкзаками.

– Этот не тот мир, – вдруг поняла я с ужасом.

Разница была заметна сразу. Целеустремленность и осмысленные взгляды. Спешка. Больше похожая на бегство. Никакого благостного слабоумия. Никакого робкого счастья в глазах. Скорее – деловитая ожесточенность.

Впервые мне не захотелось фотографировать, хотя фотик привычно видел на шее.

– А что случилось? – решилась я на вопрос.

Вместо ответа от меня отмахнулись.

В продуктовых магазинах и кафе выбиты почти все стекла. Они блестят на асфальте и скрипят под ногами.

Лето. Такое же жаркое, как и у нас. Передо мной – полуподвальный магазин мехов. Из него вырываются люди в шубах. Даже старый дед плетется по ступенькам в норке с оторванным рукавом, придерживает его, наверное, пришьет, когда доберется до дома.

Машин на проезжей части почти нет. Стоят вереницы троллейбусов. Один экскурсионный автобус перегородил перекресток у Гостиного двора. Вовлеченная общим потоком я вваливаюсь в ресторан и после получасового боя оказываюсь со скатертью, углы связаны вместе, а внутри лежит что-то жирное. Надеюсь не труп повара. Я даже не знаю, кто всучил мне это счастье прямо в руки. Теперь я как Дед Мороз, на спине мешок, довольно увесистый. Еле заметно пахнет курой и чем-то копченым.

– Лучше я домой пойду, – мне и, правда, хотелось домой.

Драка, еще одна, через трупы перешагивают, не рассматривая. Иногда мертвыми оказываются даже дети. У метро, на площади трупов так много, что мне кажется, что только что был расстрел демонстрации. Но, ни военных, ни террористов не видно.

– Мука, тушенка и спички. Лекарства. Меняю на бензин!

Крепкий пожилой дядька стоял на углу, безнадежным голосом повторяя эти выкрики.

Наверное, предлагаемые товары он считал самыми ценными после бензина.

– Идиот. Тут даже топливо для зажигалок разобрали. А толку-то. Нужно брать руки в ноги и валить из города.

– Говорят, на заправках еще осталось. Но ничего не работает. Ведрами его черпают, да?

– Правительство давно улетело. Никого тут нет.

– Вчера на окраине что-то взорвали. Вы не знаете что? У меня там дочка живет.

– А золото на бензин не меняют?

Истерического хохота не последовало.

– Пешком надо уходить.

– А вдруг все образуется?

От этих случайных разговоров у меня в голове не прояснилось, однако еще больше захотелось домой. Надеюсь, он у меня есть – этот дом.

Двор был пуст и тих. Бросив взгляд на окна Вовы, я ринулась в свою парадную, удерживая мешок на спине. Первая удача – ключи в кармане. Вторая – дверь открылась. Третья – это действительно моя квартира. Знакомая обстановка. Даже умерший ноут на прежнем месте. Электричество было, но телевизор не работал – мельтешащая фигня вместо изображения. Мобильник тоже не захотел соединить меня ни с кем. Обычный телефон долбил мозг короткими гудками.

Бросив мешок на пол, я развязала узел. Птица, но не кура, коричневая и сочная. Кроме птицы – поросенок с пятачком, пахнет копченостями. Остальное – десятка три баночек с черной икрой, которую я ненавидела с детства.

Запихав еду в холодильник, я задумалась. Этот мир мне не нравился. Драки, смерть и грабежи магазинов не вдохновляли. Учитывая погоду и количество трупов, скоро в городе будет нечем дышать. Убежать? Куда? И от чего? Наверное, правительство уже все придумало и скоро нас начнут организованно спасать. А пока я навещу Вову и расспрошу его обо всем.

Пересекла двор, звонила в дверь, стучала в нее кулаками, потом – ногой. Безрезультатно. Вышла из дома.

– Люди, ау! – заорала я, стоя посреди двора.

Пара голубей захлопав крыльями, улетела искать более спокойно насеста.

– Страсти и горести, и зубовный скрежет…

Ух, как я обрадовалась Грише, даже обнимать кинулась. Костлявый, бесцветный, мне он в тот момент показался роднее не бывает.

– Что случилось? – я верила, что сейчас все пойму.

– Слезами кровавыми умоемся, – Гриша был слегка рассеян, думал о своем, но явно не паниковал.

– Гриша, миленький, да объясни мне что происходит!

Он рассказал все, что знал. Сбиваясь на свои пророчества. Самодовольно поглядывая – мол, говорил, предупреждал, не слушали.

Итак. Был день. Как многие другие. И в новостях ни о чем не предупреждали. Где-то была война. Кого-то убили. Того, кто был важен. Почти пророк. И ответный удар оказался страшнее атомной войны. Сначала был звук. От которого кровь пошла из ушей. Все истекали кровью. А потом все стало нормально. Очереди в поликлиниках. Машины скорой помощи воют, требуя уступить дорогу. Но в целом все живы и почти здоровы, только слегка пострадал слух. Немногие оглохли навсегда.

Чуть позже в психбольницах началось что-то вроде эпидемии сумасшествия нового вида. Но внешне город продолжал жить прежней жизнью. Почти неделю.