– Ну, и как тебе такой мир?

– А? Где? Ты кто? – высказав еще несколько бессмысленных вопросов, я поняла, что нахожусь в комнате с роялем.

Лежу на полу. На спине. Рука светится так, что на потолке маячит крупный солнечный заяц.

Мозг не решил, реально ли все вокруг и пытался увильнуть от действительности. Остатки адреналина испарялись медленно, словно мне до сих пор грозила опасность и вот-вот меня обнаружат враги и какие-то таинственные слепухи.

– Вижу, не понравилось. Но вопрос вот в чем – насколько не понравилось?

Голос меня отвлекал от воспоминаний о странном приключении. Хотелось запомнить все детали и ощущения. В подробностях. До мелочей. Такое обычно после увлекательного сна бывает. Правая рука нашла фотик. Стало спокойнее.

– Я поняла, это был мой Питер, но после две тысячи двенадцатого года? – пошутила я.

– Вполне возможно. А быть может и не так. Не исключено, что ты посмотрела на мир на вершине эволюции, которая почти деградация. Все счастливые, немного работают, много отдыхают.

Наверное, он пошутил. Или сказал чуть-чуть правды. Сложно понять.

– А где лестница? Я же упала?

– У тебя явные склонности к суициду из вредности. Кстати говоря, вполне могла и разбиться. Но я так понимаю, благодарить меня никто не собирается?

Делать мне больше нечего, как спасибо ему говорить. Сам же меня вынудил, довел до ручки, а теперь еще спасителя изображает.

– Понятно. Ну, а как насчет моего предложения?

Вот привязался-то. Я только хотел поиграть в исследователя, а не лезть головой в петлю.

– Я подумаю. Мне сложно торговаться с пустым местом. Уж не знаю, что с тобой случилось – эволюция или деградация? – вредным голосом спросила я, чтобы выгадать время.

– Мутация наоборот. Даже не надейся, что я тебе выложу все свои секреты.

– А я вот что думаю. Тебя совсем нет. Ты – моя галлюцинация на нервной почве на фоне затяжного стресса.

– У тебя мания на слова, закачивающиеся на – ция?

– Ага. Слушай, а что тебе от меня нужно? Может, скажешь прямо. А то устроил тут провокации всякие.

Голос неискренне хихикнул.

– Минута у тебя есть. А потом снова будет лестница. Лети, пока не шмякнешься. Время пошло. И, – он слегка замялся, словно раздумывая, сказать мне правду, или обойтись угрозой, – В общем, буду с тобой откровенным, дело обстоит так. Если ты продолжишь упорствовать, твой драгоценный Питер вполне может оказаться тем, что ты только что видела. Причем, я не могу гарантировать, что тебя не накроет синдром оглупления.

Шантаж с угрозой в виде смерти. И как тут выбирать? Жить вроде как хочется. Хотя бы по привычке. Но сдаваться – да ни за что! Но город жалко. А с другой стороны – все станут счастливые.

– Трали-вали-кошки-срали, – выказалась я.

– Минута заканчивается.

– Если ты перебросишь меня в тот мир, где Панк теперь находится, я соглашусь не раздумывая.

– Это не в моих силах.

– Тогда – прощай мой незаметный дружок. Не вспоминай лихом.

Струна в рояле издала глубокий стон с продолжительным эхом.

Когда оказываешься в полной темноте, да еще и в свободном падении, то времени на рассуждения нет. Зато есть возможность извернуться и попытаться ухватиться за перила. Макаки нервно курят в сторонке – у меня получилось!

– Врагу не сдается наш гордый Варяг! И вообще – пошел ты нафиг, Голос.

Перебравшись на ступени лестницы, я села на них и улыбалась с риском вывихнуть челюсть.

– Ты нереальная придурка.

Он расположился рядом. И был по-настоящему удивлен и опечален. В темноте казалось, что протяни руку и дотронешься до живого человека. Но рука прошла сквозь воздух, не встретив никакого препятствия. Только свечение на ладони мерцало от ярко-синего, до багрово-оранжевого, просвечивая сквозь кожу и кончики пальцев.

– А город тебе не жалко? Ты же его любишь. Пожалуй, он теперь твоя единственная любовь.

– У тебя зубы есть?

– А причем тут зубы? – обалдело переспросил Голос.

– При том. Если они есть, я исхитрюсь и забью тебе их в рот по самую макушку. Поясняю для тупоумных идиотов – еще одно слово про последнюю любовь и ты не то что говорить, ты сопеть не сможешь.

Такой злой я давно не была. Мне в его словах чудился подлый намек на смерть Панка. И я уже начинала подозревать, что без участия Голоса и тут не обошлось.