Настроение было как перед месячными – противное и вздорное. Одно успокаивало – прыщиков не наскакало. Но мысли в голову лезли одна гаже другой. По сути, я сама с собой ругалась.

– Что вы говорите? Питер красивый? Ага. Местами. Как обдристанный король. Он тоже с виду ничего. Если не приглядываться. И не принюхиваться. Я знаю в Питере пару районов, где канализацией круглый год воняет. Балкончики на домах восхитительные? Ага. Как же! Развалюхи с узорчатыми решетками. Того и гляди грохнется ваша красота кому-нибудь на голову. Ну ладно, пока ни один не упал. Но на половине ваших милых балкончиков шины и хлам всякий хранится. Летом на каждом десятом цветники разводят. И как идешь под ними – на башку вода грязная капает. А вы в окна чужие часто заглядываете? А Питере все ходят, не глядя выше первых этажей. А зря, вы только посмотрите чего там на подоконниках понаставлено? Хорошо, если баррикады из ненужных книг.

Я вот постоянно к чужим окнам приглядываюсь, там такое увидишь! Но редко что привлекательное типа картин, чаще шубы облезлые проветриваются, а еще чаще – просто филиал помойки. Кстати о помойках. А как вам переулки с мусором в мешках, над которым привешены липучки? Где вы такую мерзость еще увидите? По миллиону мух на одной ленте зараз. Вот так-то.

И вообще, Питер летом – город черных козявок в носу, я правду говорю. Как проедешься на велике – потом не отсморкаешься.

И время тут кривое. Оно тут течет очень по-разному, это заметнее всего в субботнее летнее утро, есть районы, где время почти замерло на безлюдных улицах, а пройди чуть дальше – оно там завихряется как смерч.

Высказавшись, я немного угомонилась и успокоилась. Но настроение все равно было подавленное. Мерзопакостное.

– Хочу жить за городом. Чтоб вода была рядом. И чтоб занавески трепыхались от легкого чистого ветра. И чтоб утром хотелось проснуться и бежать к этой самой воде, искупаться, потом позавтракать и уйти в лес, а там чтоб ягоды были. Земляника. И черника. А потом – грибы. Боровики. Толстые как перекормленные котэ. Получается, что я хочу сосновый лес. Там такой мягкий мох. Упругий и влажный. Блин, меня же там тоска задерет через пару месяцев. Или – не задерет? Может, продать квартиру и переехать в деревню?

Было так жарко, что приходилось дрыгать ногами, чтоб проветрить влажное тело. Этот фокус помогал, но ненадолго. И еще почему-то хотелось порвать простыню, под которой я спала. Порвать на мелкие куски, чтоб они трещала, превращаясь в лохмотья. Я бы ее точно разорвала, если бы не телефонный звонок.

– Ты, типа того, заходи в гости, – пробурчал Вова.

Небось, решил проверить, живая я или нет. А может, просто завтрак лень готовить ему. Лодырь он великовозрастный, ей Богу. Лет много, а делать ни фига не умеет и не хочет. Говно он в проруби.

А еще хотелось пожалеть себя. Вспомнить все плохое и впасть в отчаяние. А потом припереться к Вове и громко обозвать его говнарем. Был бы Дэн рядом – я бы его тоже обозвала. Коротким мерзким словом. На меня порой накатывает.

Хорошо, что кофе разрешили не выбрасывать – я его с удовольствием выпила. После чего начала завидовать медведям. Спят себе, пока деревья от мороза трескаются. Я бы тоже хотела уснуть и проснуться, когда от меня все злодеи отвянут. Но для этого жиру накопить нужно. Чтоб в скелет не превратиться.

Новый звонок прервал мои мечты.

– Ты где? – Вова был зол.

– Я ее вижу, – обрадованный голос Панка напомнил мне, что неплохо бы одеть на себя что-то кроме майки и трусиков.

Задернув занавеску, я начала собираться в гости.

Двор тоже раздражал. Идешь по нему как по сцене, только зрителей не видно, зато полное ощущение неодобрения.

Наверное, именно в этот день настроение сыграло со мной злую шутку. В квартире Вовы меня словно окатило странное ощущение какого-то постороннего внимания. Словно ее успели нашпиговать камерами слежения и за мной наблюдали. Дурацкое чувство – как под микроскопом. Нет. Как будто меня хотели купить, но оглядели и передумали, посчитав бракованной.

Знакомое чувство. Бракованности. Ненужности. Далекости от эталона. Ну что она о себе возомнила? Ни кожи, ни рожи. Дешевка. Немного времени спустя – позерка. Иногда и того хуже. Так обозвать могут. Громко. Не в глаза. А вслед. Брошенное гадкое слово. И смех.

Черт. Ну и настроение у меня сегодня. Препаршивое. Будто мне снова четырнадцать, взгляд в землю, челка закрывает полмира, а в наушниках надрывается чей-то неискренний глосс, которому я верю.

По моему безрадостному виду, Панк решил, что меня нужно срочно развеселить. Он даже растерялся поначалу. Как взрослый, которому доверили понянчить мелкого капризного ребенка. Сказал мне, что я клево выгляжу. Совершенно неискренним голосом. Потом рассказал пару анекдотов про Путина. На уровне – почему у Путина нет часов и мечты, и что он тоже какает.

– Не смешно.

– Хочешь – укушу? – вдруг спросил он.

Если он так пытался за мной ухаживать, то зря. Даже не хочу представлять, что за отношения у него были с другими девушками… При мысли о других девушках я разозлилась до белого каления. Конечно, они у него были. Всякие разные. И он кусал их, а они хихикали как идиотки и потом…

– Эка тебя перекосило, – Панк решил сменить тактику и торжественно приволок очередную порцию древних новостей на желтой бумаге.

Без выкриков на букве «а» не обошлось, но я уже почти к ним привыкла.