– На дверях тоже понаклеено. Но там текст другой. Давай мокрую тряпку. Я мигом уберу. Наверное, их много. Так что не психуй и жди.

Он улыбнулся голливудской улыбкой, стараясь меня приободрить. Я в ответ даже спасибо сказать смогла. Рассматривала нечеткое фото и медленно сходила с ума.

Это не я, но кто поверит?

Фотожаба снабдила мой портрет чужим телом. Причем, сначала она где-то добыла мое лицо. С телом ей было проще. Голых тел много.

Чтобы успокоиться, я села на кровать, укрылась простыней как палаткой, но отгородиться от мира не получалось. Выбралась и снова рассмотрела листовку.

Сделано топорно, но ведь приглядываться никто не будет. Сиськи будут рассматривать. И мою рожу.

Потрогав свои сиськи я решила, что на фото не мой размер. Меня явно преувеличили.

Интересно, а как бы моя мама отреагировала на свое изображение в позе огорченной собаки? Наверное, сначала бы тоже потрогала сиськи, а потом бы переехала в другой город.

Уже не раннее утро, сколько людей успело увидеть листовку и посмеяться? Половина соседей – точно. А сколько этих листовок висит по нашему району? Пять? Десять? Сто? Может, они по всему городу наклеены? И как я теперь выйду из дома? Я же с ума сойду от первого насмешливого взгляда. От едкого смеха за спиной. Мысль о переезде в другой город окрыляла, но была невыполнимой.

Панк вернулся. В руках бумажный ком из листовок, который полетел в мусорное ведро. Мне тут же захотелось их сжечь. В ванной.

– Не получится. Только изгадим все нафиг, – серьезно возразил Панк и спросил, – Ты не завтракала? Пошли, я тебя угощать буду. А макулатуру потом спалим. Я знаю тут одно очень подходящее место. Пошли уже…

– Нет! – получился почти визг.

– Тихо, тихо девочка. Все хорошо. Ничего страшного не случилось. У тебя панамка есть? Ну, шляпа от солнца? И очки черные? Щас тебя нарядим. До неузнаваемости. Сама опупеешь, когда в зеркало поглядишься. Я – великий спец по маскировке. Не веришь? Дай мне парик, накладные брови и кучу шмотья – я даже из черта ангела сделаю.

– Пила.

– Что? – Панк сбился с мысли.

– Тебе понадобится пила.

– Зачем? Как я тебе переодену при помощи пилы?

– Чтоб сделать из черта ангела – надо отпилить ему рога, копыта и хвост. И гвозди нужны. Ты ими крылья прибивать будешь, – пояснила я.

– Бредятина полная. Тьфу, ты меня с этими коровьими делами совсем запутала. В общем, сейчас я тебя преображу – и, топ-топ – пойдем в кафе. Сядем у окошка. Нет, лучше в уголке сядем. И ты выберешь себе все самое вкусное, да?

Помотав головой, я приложила руки к лицу и заплакала. Вытирая слезы зажатым в руке листком бумаги.

– Ладно. Карнавал отменяется. Я схожу в магазин, принесу тебе покушать. Ты отдай мне эту гадость.

Он порвал листок на мелкие клочки. И повторив про покушать, велел запереться и ждать его возвращения.

– Три звонка. Чтоб ты сразу поняла, кто пришел. Вот так. Два длинных, один короткий. Ага?

Я думала. Так старательно, что даже плакать расхотелось. Мне казалось, что хуже, чем сейчас, быть не может. Потом решила, что у меня уже были ситуации, в которых я думала точно так же. Даже писала в тетрадках тайный шифр «ЯБНМ» – «Я больше не могу». Достала из мусорного ведра смятый листок, расправила его как ценную улику.

Опершись локтями об раковину на кухне, курила и погружалась в приступ мазохизма.

Странно, что автор не додумался напечатать мой телефон. Или адрес. Или имя. Почему он этого не сделал? Зачем он вообще все это сделал? Ни у кого нет причин ненавидеть меня настолько сильно. Это же месть. Понять бы за что? Словно я действительно заразила его и он теперь хочет предупредить всех. Об опасности. То есть обо мне.

Порвав листовку на клочки, я все-таки сожгла ее прямо в раковине. Панк был прав – теперь придется отмывать копоть.

Меня все угнетало. Я чувствовала себя как крыса в капкане. Хотелось вырваться на свободу. Просто подышать другим воздухом.

Отчаявшись, я пренебрегла советом Панка, вышла из квартиры и, озираясь как вор, полезла на крышу. Не бросаться с нее, нет. Нет на свете таких причин, чтобы погубить свою бессмертную душу и поломать тело. Мне дорого и то и другое, а особенно ум, которым я думаю. А думается мне лучше всего над городом. Мне крыша много умных мыслей подарила. За что была одарена рисунком. Я на кирпичной трубе самолично нарисовала лицо. Задумывалось оно как лицо ангела, а получилось что-то хищное с пронзительным взглядом. Это от неопытности. Вблизи оно доброе, а если с земли глядеть – паскудноватое. Зато взгляд осмысленный. Сейчас многие на трубах рисуют. И не на трубах тоже. И даже есть гуманные способы самовыражения. Рисуешь себе дома на бумаге все, что вздумается, а потом приклеиваешь клеем для обоев на стену дома. Или в подворотне. Я очень люблю находить такие послания. И их все больше с каждым годом становится.

Труба была на месте. Потрогав ангела по щеке, я обозрела крышу. А там Черная графиня уже сидела. Юбку свою гипюровую задрала, ноги совсем старенькие, как у игуаны, морщины солнцу подставила – явно загорает, пятна пигментные выращивает. Как жаль, что я фотик с собой не прихватила – фотка бы суперная получилась. Пожилая дама на фоне ослепительно синего неба.

Если честно, я высоты немного опасаюсь. Поэтому передвигаюсь по ней осторожно. У меня, наверное, проблемы с эквибриоцепцией. Это так чувство равновесия называется. Я долго название запоминала. А еще дольше пыталась понять, как эта фигня связана с жидкостью в полостях моего внутреннего уха. Мне всегда казалось, что никакой жидкости в ушах у меня нет.