– Тебе так важно дружить с ним?

– Да. Дверей много, а друг один. Так получилось. Теперь вот и ты есть…

Дальше развивать свою мысль он не стал, хотя я бы с удовольствием послушала.

– Не кисни, ребенок! Мы живы и все будет пучком. Если тебе повезет, я расскажу тебе про свое гунявое детство. Посмеемся.

А вот я ему про свое рассказывать не стану. Одиночество, неудачные попытки быть как все, понимание – мне не светит стать как все, одиночество, мамин диктат, папина хитрожопость, попытка бунта, чтоб избавиться от маминого диктата, одиночество, и напоследок такая дикая влюбленность, что и вспоминать не хочется. А вот потом все наладилось. И до недавнего времени было не так и плохо.

– Давай состаримся вместе? – предложил Панк и я тут же бездумно согласилась, напрасно рассчитывая на поцелуй.

Вместо поцелуя было легкое прикосновение к руке. Так мало и так много.

– Ты иди уж, а я призраков покараулю. Вдруг снова повезет, и они напишут мне послание.

– Мечтательница. Они, если они есть, просто так пишут. Не для кого.

Напоследок Панк пробежался по квартире, счел ее пригодной для жилья, удостоверился, что я заперлась изнутри и удалился. Он знал, что я смотрю ему вслед. Помахал рукой, не оглядываясь.

Проверив почту, я узнала, что Дэн совсем неблагополучно добрался до Норвегии. Он на регистрацию опоздал. Просто забыл, за какое время нужно прибывать в аэропорт. Вот бестолочь! Дальше началась чехарда с билетами. Сдать. Купить новый до Швеции. На новый билет ушли почти все деньги. Но в Швеции его едва не отправили в Питер, узнав, что обратного билета у него нет. Сплошная потеря нервов и денег.

Но теперь он там, где нужно и радуется, одновременно пытаясь доказать всем, что это работники аэропорта во всем виноваты.

– У меня все хорошо, – надеюсь, он мне поверил.

Пусть отдыхает и веселится. Он заслужил. Он хороший.

Панка хорошим назвать трудно. Но. Вот это «но» меня все больше беспокоило.

Глаза скользили по пространству. Пол выглядел и был пыльно-замусоренным. Но мыть лень. Повсюду вались какие-то мелкие предметы, требуя срочной уборки. Я решилась и начала наводить чистоту. Мне не хотелось, чтобы Панк посчитал меня неряхой. Дело дошло до фотика. Протерла объектив. Поставила аккумулятор на зарядку. Затосковала по прогулкам-охотам. Как-то все завертелось – не до фотографирования. Положила фотик в специальную сумку. Почистила сумку щеткой. Чего только не сделаешь, чтоб скоротать ожидание.

Призраки появляться не желали. Я давно заметила, что легче всего их обнаружить, если сталкиваешься случайно, в таком расслабленном пустоголовом состоянии. Поэтому я вооружилась карандашом и листом бумаги, села на пол, напротив подоконника и принялась медитировать на отблеск фонаря. Рисуя лицо Панка. Портрет получился так себе. Лучше никому не показывать.

Я чуть их не проворонила. Как всегда – вдвоем. Но сообщение написал только один. Быть может другой не умел, или не хотел этого делать.

Итак, новое слово. Отыскав в нете нужный словарь, я без труда перевела это periculum на русский.

Опасность.

– Лень, да? Сложно было еще одно слово добавить? Какая опасность? Кому она угрожает? Что за повадки – писать по слову за раз? Я же так ничего не пойму.

Разобидевшись на весь потусторонний мир, я завалилась спать. Успев вспомнить про крысячий яд. Мне приснился Маркел, который шел ко мне на задних лапах, передними неся ярко-зеленый табурет. Смотря прямо в глаза. Он не мог сказать – я скушал крысиного яда. Но ты же по табурету поняла, как мне плохо. И тут я вспомнила, что даже не узнала, как спасают собак при отравлении крысиным ядом.

Реклама.

С.-Петербургская косметическая лаборатория А. Энглунд. Миндальное мыльное тесто. Косметическое средство Миндальное мыльное тесто на березовом соке, которАго освежающая и приятная обильная пена, впитываясь в кожу, придает ей нежность и мягкость.

Офигеть как наврали – а где про миндаль? Я за такой кусок тридцать пять копеек ни за что ни отдам. И вот что любопытно – в каждой рекламе точно описаны клейма и прочая лабуда, которая должна быть на флаконах. Подделывали их что ли? Вот какой дурак будет подделывать Элеопат пр. Киннунен или Денти В. Генна в Вене.

Утром Панк заявился меня будить и принес новую неприятность. Мятую листовку. Сорванную со стены в подворотне. С моим фото. Точнее – моей была только голова. Остальное – голое тело, поставленное в красноречивую стыдную позу – чужое. И надпись была – «трахать нельзя – опасно для здоровья». А снизу мелкими буквами «гори в Аду, сука».

Я была сонная, в состоянии легкой влюбленности неважно в кого, в общем – не проснувшаяся. А тут – листовка. Влюбленность мгновенно сменилась приступом ненависти. Я даже Панка возненавидела. Ну, мог же он не показывать мне эту гадость? Как оказалось – не мог.