Вова с легким беспокойством поглядывал на метания Панка, который на ходу придумывал ругательства, чтоб не использовать мат.

– И как ты его вычислишь?

– Подкараулю. Такие гниды по-тихому все делают. Как только поймет, что его разоблачили – вмиг сдристнет. Поверь мне. Я таких знаю.

Мало того, что я была расстроена, так еще теперь мне было непонятно – а вдруг папа ночью прокрадется и придушит меня подушкой? Хотя, ему это вроде как не выгодно.

– Эээ, я тут подумала. А доказательств у нас никаких нет.

– Есть. Одно. Я тебе уже говорил про кошку. Или ты решила, что она сама после смерти решила полежать в тебя на столе?

Итак, некто проник в квартиру и подбросил ее тебе. Ну ладно, не переживай, не будем ее вспоминать. Но записка! Это улика номер один! Как она очутилась на твоей двери? Я твоего папашу во дворе не видел!

– Фуфло. Ты привираешь. Ты же даже не знаешь, как он выглядит, – сурово возразил Вова.

Но Панка было не так-то просто сбить с курса.

– Но в ее парадную никто не входил! Никто! Бабы только. Даже Гриши, Нострадамуса вашего блаженного, и того не было.

– Мда. Летом в бабу мужика переодеть сложно. Но он мог эту самую бабу попросить сунуть записку в дверь.

Разочарованный Панк не нашелся что возразить. Мне даже жалко его стало.

– Попадос. И ни слова больше об этом. Мне нужно подумать, – провозгласил Вова и самоустранился из реальности.

Вова снова завис у окна. Курил. Изредка выпуская колечки дыма. Временами чесал небритый подбородок. Мне иногда казалось, что у него в руках одна и та же нескончаемая сигарета. Что время рядом с ним замирает. Что если попасть в эту квартиру лет через сто – он так и будет сидеть у окна и курить.

– Ну его. Пусть мыслит. Пошли на кухню. Ты будешь есть борщ, я – читать. Смотри, что у меня есть!

Меньше всего я ожидала увидеть в его руках кусок пупырчатого целлофана.

– Скажем стрессу – чмок.

– Чпок, – машинально поправила я, наливая тарелку наваристого, еще теплого борща.

Хлеб намазывался легко – масло подтаяло. Сметана возвышалась в тарелке как айсберг, ее даже размешивать было как-то неловко. Белое на алом. Панк ловко покрошил перья зеленого лука и ссыпал на айсберг и тот стал смахивать на Гренландию.

Подумав, Панк прибавил к луку мелко нарезанный укроп.

– Ты ведь не против укропа? И это правильно. Пусть иностранцы от него шугаются. Я даже знаю почему, но не скажу. А вот античные поэты про него вирши писали, римляне букеты из него делали для любимых.

Укроп был свежий и ароматный. Явно с рынка. Вова расстарался.

Я решила сосредоточиться на еде, а Панк сел прямо на пол у моих ног. Теперь я запросто могла потрогать его за прическу, которая как опахало гоняла воздух. Бритая часть головы выглядела беззащитной. Хаер заканчивался длинным хвостом, закрывающим часть позвоночника.

Пошуршав древней газетой, Панк потерся ухом об мою ногу и сообщил:

– Московские ведомости. Всего один номер, а жаль.

Мне не было жаль, но я промолчала, увлеченно поедая борщ и размышляя, как бы преодолеть возникший между нами барьер. Панк считает меня ребенком. Это факт. Я его считаю дураком, который считает меня ребенком. Кокетничать я не умею, да и вряд ли ему бы это понравилось. Может, взять да и сказать прямо – ты мне нравишься? От такой мысли я стала свекольного цвета и тихо радовалась, что Панк не видит моего лица.

Панк отверг раздел биржевых новостей, но обнаружил рубрику под названием Смесь и принялся радовать меня новостями.

– Налог на фотографию. Туристы серьезно обижены новой мерой предпринятой итальянским правительством. Хм. Всякий желающий снимать там должен заручиться позволением снять намеченный вид. Это хоть за какой год газета? А – восьмое апреля тыща девятьсот пятого. Ну ладно, простим Италию. Хотя нет, нужно дочитать. Итак, я наметил вид, испросил позволения его сфоткать и что дальше? А дальше – я должен заплатить за него пятьдесят сантимов с каждых десяти франков.

Усвоить прочитанное у Панка не получалось. Он, не дыша, смотрел в желтый газетный лист и размышлял.

– Они там все что, сдурели что ли? Кто захочет фоткать франки?

Он поразмышлял еще немного и его ум зашел за разум и никак не хотел возвращаться. Тогда Панк решил дочитать статью.

– Последнее условие равняется запрещению. Пипец. Только бы наши до этого не додумались.

– Наши? Не смеши меня. Если наши за фотки деньги драть начнут – кто к нам поедет?

– Вот этого я и боюсь. Мне туристы уж больно нравятся.