Председатель конкурсного управления присяжный поверенный Белецкий при передопросе свидетеля Стахурского заметил, что по одному из исков конкурсного управления к князю Оболенскому Сенат высказал такой взгляд, что по векселям князя Оболенского никаких денег от сего последнего в кассу Кронштадтского банка не поступало.

Свидетель Зорин показал, что Вейденгаммер, поступив на службу к князю человеком совершенно бедным, в течение немногих лет успел приобрести в Москве дом, стоящий 800 тысяч рублей, да кроме того, присвоил себе векселей князя на сумму до 200 тысяч рублей, представленных им впоследствии в конкурсе, но не принятых последним. Вейденгаммер, пользовавшийся доверием князя, не только получал от него векселя для учета, но и ставил свой бланк на векселях, так называемых «дружеских». После краха Кронштадтского банка Вейденгаммер оставил службу у князя, предварительно совместно со Стародубским уничтожив в Туле документы и переписав оставшиеся книги, касавшиеся дел князя Оболенского. Князь пользовался, как в обществе, так и в банках, громадным кредитом как вполне честный человек. Сухарный подряд был, по мнению свидетеля, взят им с патриотической целью: князю Оболенскому было предложено одним интендантским чиновником приобрести для своего подряда забракованные Военным комиссионерством сухари по 40 коп. за пуд, но предложение это им принято не было.

Защитой князя Оболенского были выставлены Хрущев, товарищ подсудимого по университету, и тульский губернский предводитель дворянства Свечин. Оба свидетеля говорили о князе Оболенском как о человеке очень честном, имевшем хорошую репутацию и пользовавшемся расположением местного общества в течение 12 лет, в бытность его уездным предводителем дворянства, сначала Ефремовского, а затем Епифанского уездов. Относительно состоятельности князя Оболенского свидетели полагали, что у него было четыре имения и дом в городе Туле. По показанию г. Свечина, имения эти заключали в себе до 5 тысяч десятин земли, что при местной оценке в 150 рублей за десятину представит стоимость в 700 тысяч рублей, а считая арендную плату до 7 рублей за десятину, имения эти могли приносить князю Оболенскому до 35 тысяч рублей доходу в год. Князь Оболенский женат на г-же Вырубовой, родители которой имеют миллионное состояние. Свидетель Хрущев представлял Вейденгаммера в не совсем выгодном свете; так, например, последний, по словам свидетеля, продал четыре дома, находившиеся в Туле и принадлежавшие князю Оболенскому, не возвратив ему вырученных за продажу домов денег; эти четыре дома Хрущев впоследствии сократил на три; но через допрос свидетеля Свечина они оказались одним только домом с громадным местом, выходившим на две улицы и на котором, кроме этого дома, находились еще флигеля и службы. В настоящее время имение князя Оболенского Шаховское принадлежит Вырубову, а Моховое и Милославщина куплены женою князя Оболенского.

Затем был прочтен адрес, составленный по инициативе Свечина и подписанный всеми уездными предводителями дворянства Тульской губернии и многими другими лицами. В этом адресе, между прочим, выражалась уверенность, что князь Оболенский намеренно не мог принять участие в каком бы то ни было нечестном деле. В дополнение к этому было оглашено письмо Самарина к князю Оболенскому с выражением тех же уверений и готовности Самарина в случае надобности подтвердить то же и на суде.

Камергер двора граф Шереметьев в своем показании говорит, что относительно дел Кронштадтского банка ничего не знает и акционером его не состоял. Бируля ему известен с хорошей стороны. Князя Оболенского знал давно, но деловые отношения у них начались с 1878 года, когда Оболенский предложил ему вступить в операцию сухарного дела. Как управляющий делами Орловского общества взаимного кредита, свидетель содействовал князю Оболенскому в получении там кредита в размере до 300 тысяч рублей. Незадолго до закрытия Кронштадтского банка Шеньян и Лангваген предлагали князю Оболенскому выдать векселей на миллион рублей; Оболенский обратился за советом к свидетелю, и тот сказал ему, что если он это находит возможным, то отчего же не выдать.

В прочтенном показании Бирули говорится, что он реализовал вкладные билеты Кронштадтского банка на сумму около 400 тысяч рублей в различных банках от 70 коп. до 90 коп. за рубль.

В заключение отдела о сухарных подрядах было прочитано несколько телеграмм и писем кн. Оболенского. При чтении одного письма товарищ прокурора Саблин просил обратить внимание, «какой аферист князь Оболенский. Он в письме к Шеньяну сообщает, что ружья можно делать за 14 рублей, а взять цену 18 рублей. Это, вероятно, также из патриотизма». Вызванный таким заявлением прокурорской власти кн. Оболенский возразил: «Я о своем патриотизме никогда не упоминал, но что товарищ прокурора ставит мне в вину, я ставлю себе в заслугу. Узнав, живя в Туле, что ружье можно сделать за 18 руб., а в Петербурге сдается громадная поставка ружей по 22 руб., я заявил об этом военному министру в докладной записке, и граф Милютин приостановил сдачу ружей по 22 руб. Назначена была новая конкуренция и ружья были сданы по 18 руб. 50 коп. Мое заявление военному министру сэкономило казне несколько сот тысяч рублей в год. Думаю, что вреда я этим не принес. Лично же я не взял этого подряда и не мог взять, так как подряд этот сдается только артиллеристам».

Наконец, относительно предъявленного к подсудимым обвинения о подложном состоянии книг и отчетов выяснилось следующее: Шеньяну ничего не было известно о порядке составления отчетов, и он не мог уяснить себе, чтобы тут была неправильность. Синебрюхов бухгалтерии не знает, а потому о ведении книг ничего сказать не может, о неправильности же отчетности о состоянии дела банка он знал с 1878 года, но молчал, потому что Шеньян и Лангваген уверяли его, что князь Оболенский скоро вышлет долг и все дела поправятся. Лангваген признавал, что отчеты не давали точного понятия о выпуске билетов и о векселях, но оправдывал свои действия с точки зрения бухгалтерской; далее подсудимый объяснил, что вслед за появлением в «Новом времени» статьи о чудесном нахождении вкладных билетов Кронштадтского банка, вследствие которой внимание всех было обращено на дела банка, члены правления решились произвести ревизию и поместить контрстатью. Ревизия состояла в проверке наличности кассы, вкладов и пр. по дневному балансу, причем никаких книг не просматривали. Все оказалось в исправности, о чем составлен был журнал, опубликованный потом. Сутугин журнал ревизии подписал, потому что все оказалось верно. «Но,— прибавил он,— я так редко посещал банк, что мне совершенно неизвестно ничего». Барон Фитингоф вообще о книгах и отчетах никакого понятия не имел. Журнал ревизии, производившейся «кажется, депутатами», подписал потому, что все оказалось верно с той «запиской, которая была подана». Ланге и Бреме все делали по приказанию, «личному или письменному», директора Лангвагена. Таковы объяснения по данному вопросу подсудимых.

Свидетели Бодиско, Керн, Дегтярев и Стефанис дали хорошие отзывы о подсудимых Фитингофе, Лангвагене, Сутугине, Ланге. Бреме представил аттестат от прежних своих хозяев.

Эксперты после совещания, продолжавшегося трое суток, дали на предложенные им вопросы следующие заключения: 1) из счетоводства Кронштадтского коммерческого банка связи сего банка с подрядами Шеньяна и князя Оболенского не усматривается; 2) так как в книгах Кронштадтского банка счета сухарных подрядов вовсе не существует, то какие именно билеты выданы банком для первой сухарной операции и какие для второй, из счетоводства банка выяснить нельзя; по книгам же, отобранным у Сутугина, значится: по первому сухарному подряду билетов поступило на 1 миллион 685 тысяч, возвращено банку на 979 тысяч, осталось на 706 тысяч рублей, а по второму сухарному подряду билетов поступило на 3 миллиона 260 тысяч, возвращено банку на 1 миллион 620 тысяч, осталось на 1 миллион 640 тысяч рублей. Причем, по книгам первого сухарного подряда, князю Оболенскому и Шеньяну был открыт один общий счет, в который относились все билеты банка; по книгам же второго сухарного подряда, вместо общего счета «Князь Оболенский и Шеньян» открыты для каждого из них отдельные счета, и все билеты Кронштадтского банка отнесены исключительно на счет князя Оболенского, притом 950 тысяч одной статьей 20 января 1879 г. с означением за выданные в разное время 110 билетов; 3) как реализировались билеты Кронштадтского банка другими лицами, получавшими билеты от банка,— этому следов нет; в книгах же князя Оболенского есть лишь следы залога таких билетов разным лицам и учреждениям; 4) на какую сумму вкладные билеты употреблены для сухарных операций, определенно указать нельзя, так как книги не представляют других данных, кроме указанных выше, во втором пункте; 5) определить, на какую сумму вкладные билеты, взятые для сухарной операции, были обеспечены векселями и вообще по каким именно билетам представлялись векселя по учету, нельзя; но в книгах банка значится, что в течение 1877 и 1878 гг. было принято к учету векселей князя Оболенского с бланком Шереметьева и др. всего на сумму 2 миллиона 224 тысячи рублей, причем оказавшиеся при закрытии банка подписанные вексельные, без текста, бланки князя Оболенского и Шеньяна на 750 тысяч рублей по книгам не проведены и не вошли в вышеприведенный итог; 6) наличными деньгами выдано банком князю Оболенскому и Шеньяну 200 тысяч 810 рублей и уплачено процентов и капитала по вкладным билетам в период 1877 —1878 г. 450 тысяч 584 рубля 55 коп.; 7) расписки князя Оболенского в получении билетов не всегда соответствовали сумме этих билетов, наличности кассы банка и вексельному его портфелю; 8) относительно получения Шеньяном от Кронштадтского банка вкладных билетов имеется расписка на 3 миллиона 120 тысяч 710 рублей, а расписок князя Оболенского на 1 миллион 30 тысяч рублей и кроме того, его же расписка в получении от Шеньяна для обмена на 120 тысяч рублей; 9) из рассмотрения представленных князем Оболенским расписок оказывается, что им уплачено и переведено денег: Шеньяну — 330 тысяч 450 рублей, банку — 34 тысячи 500 рублей и за счет банка Черникову — 1 тысячу рублей. Независимо же наличных денег князем Оболенским переслано банку 5 тысяч рублей билетами 2-го восточного займа. Кроме того, экспертами удостоверено, что по имеющимся распискам возвращено Шеньяну или банку князем Оболенским вкладных билетов всего на сумму 1 миллион 195 тысяч рублей; петербургская контора по сухарным операциям получила из интендантства: по первому подряду — 1 миллион 908 тысяч 644 рубля 31 коп., и по второму подряду — 611 тысяч 703 рубля 82 коп. и, наконец, что при деле находится вкладных билетов, представленных Оболенским, на 1 миллион 460 тысяч рублей.

Судебное следствие закончилось обращением князя Оболенского к суду: «Я прошу суд и господ присяжных заседателей,— сказал он,— обратить внимание на то, что в течение почти двух с половиной лет, как производилось предварительное следствие, я не был привлечен к делу в качестве обвиняемого, а допрашивался как свидетель. Напротив, прокурорский надзор и следствие оставили без внимания все домогательства гражданского истца (конкурс Кронштадтского банка) о привлечении меня к уголовной ответственности, и просьбу присяжного поверенного Белецкого меня привлечь судебный следователь оставил без последствий, ответив следующими словами: “Вы ищете не виноватого, а богатого”. Если даже прокурорскому надзору в прежнем составе получение вкладных билетов под векселя не представлялось преступным, а являлось обычной финансовой операцией, то для меня непонятно, почему некоторые хотят сделать меня жертвой очищения такого рода банковых операций, которые другие делали и делают, а я попал за них на скамью подсудимых».

Прения сторон открылись речью товарища прокурора Васильева, изложившего свои соображения о виновности всех подсудимых, кроме Суздальцева и князя Оболенского, которых обвинял товарищ прокурора Саблин. Васильев начал свою обвинительную речь с проверки отзывов, которые делались относительно всех подсудимых, как о прекрасных, честных людях; оратор думает, что эти отзывы вытекают не из знания обстоятельств дела или тех лиц, о которых даются, а из черты, присущей русскому человеку,— из благодушия, из участия к. человеку, находящемуся в горе. Далее обвинитель указал и восстановил в памяти присяжных заседателей факты и обстоятельства дела, изобличающие виновность каждого подсудимого.