–  Всё равно убью, - отозвался Фотий.
– Нам вдвоём не жить.

Но при матери оба соблюдали приличия, не дерзили друг другу и не лаялись, просто не общались. Антонина, заметив их антагонизм, как-то задала вопрос фавориту:

–  Что за чёрная кошка пробежала между вами?

Молодой человек посетовал:

–  Он меня ревнует к тебе. Обещал убить.

–  Я ему убью! Выискался защитничек.

–  Хорошо бы его удалить из Рима.

–  Ты и вправду трусишь?

–  Нет, на всякий случай. Для спокойствия всех. Вдруг опять полезет, я ему отвечу, и ещё не известно, кто в живых останется.

–  Я попробую убедить Велисария. Только надо придумать благовидный предлог.

–  Пусть сопровождает бывшего Папу в Константинополь.

(Тут необходимо сказать, что, по требованию из центра, бедный Сильверий был смещён, а его место занял Вигилий, прибывший, с телом Агапита; а Сильверия новый Папа назначил апокрисиарием - собственным представителем при дворе императора).

–  Неплохая мысль, - поддержала Нино.
– Думаю, что Лис должен согласиться.

Муж действительно возражать не стал. Словом, Фотий начал собираться в дорогу. Заглянув на прощанье к матери, он сказал:

–  Извини, если был я излишне резок - дети не должны осуждать родителей, что бы те ни делали.

Женщина кивнула:

–  Я и не сержусь, отправляйся с Богом. С Феодосием помириться нет желания?

–  С Феодосием - нет.

–  Ну, прошу, пожалуйста. Вам грешно расставаться врагами.

–  Да какая ж разница? Я ведь уезжаю.

–  Зло держать в душе не пристало.
– И велела позвать любовника.

Фаворит явился весёлый, с персиком в руке, привалился к притолоке и кусал плод со смаком, втягивая сок. Нино попросила:

–  Я хочу, чтобы вы пожали друг другу руки.

Оба продолжали стоять, глядя в разные стороны.

–  Ну, чего застыли?
– рассердилась она.
– Просто два болвана каких-то. Живо поручкуйтесь.

Фотий произнёс:

–  Пальцы у него мокрые и липкие, пусть помоет.

Бывший друг ответил:

–  Если хочешь мириться по-серьёзному, и такие сойдут.

–  Ну, опять растявкались!
– мать повысила голос.
– Я сказала: ручкуйтесь!

Молодые люди нехотя сошлись, стиснули ладони. На секунду приблизившись, уезжающий буркнул остающемуся:

–  Всё равно убью, сука, так и знай.

Развернулся, даже улыбнулся родительнице:

–  Ну, прощай, мамуля. Будь здорова, и храни тебя Бог.

–  В Сиракузах поцелуй от меня сестрёнку. А в Константинополе - Магну. И её детей.

–  Если она не переехала к мужу в Карфаген.

С тем и убыл. Но судьба ещё не раз сведёт всех троих, и не будет мира между ними - вплоть до смерти главного из них.

Ситуация в Риме накалялась. Подходили к концу запасы продовольствия, бани не работали, тот, кто мылся в холодном Тибре, часто простужался. Начались болезни. Ждали нового подкрепления, но оно не шло. Командиры и простые воины говорили, что терпение их на исходе, лучше умереть в новой битве, чем от голода и хворей, в полумёртвом городе. Велисарий не уступал, убеждал ещё потерпеть, говорил, что им на выручку придёт Константин из Далмации, а ещё Юстиниан обещал семь тысяч свежих воинов. Да когда ж, когда?
– спрашивали все. Точного ответа Лис не знал.

А пока со стен стреляли в готов балистры - в общей сложности уничтожили до тысячи человек. Небольшие конные отряды совершали вылазки за ворота - и убили ещё до пяти тысяч. Но народ хотел единого наступления, ропот шёл, и сдержать его становилось всё труднее.

Наконец полководец всё-таки решился. Рано утром 5 марта из ворот во всех направлениях двинулись войска и вооружённое народное ополчение. Первая атака, в силу своей внезапности, оказалась успешной: готы побежали, даже побросали шатры и палатки своего лагеря; ополчение, состоявшее в основном из ремесленников и слуг, стало грабить укрепления неприятеля, набивать живот хлебом и свининой;

между тем Витигис развернул полки и напал на ромеев. Уцелели в бою немногие. Велисарий дал сигнал к отступлению и с большими потерями возвратился в город. Посчитали оставшихся. Было их не больше четырёх с половиной тысяч. Поражение следовало практически неминуемо.

В то же время и у готов обстояли дела не слишком благополучно: в лагере у них вспыхнула чума, а набеги ромейских кавалеристов, остававшихся за пределами Рима (в нескольких городах Калабрии, в том числе и Неаполе), отрезали их от доступных источников еды, отбивали обозы. Эпидемия и голод выкосили около тридцати пяти тысяч.