Папа приехал летом 525 года. К этому времени Пётр приобрёл столь большое влияние при дворе, что чиновники приходили решать важные вопросы именно к нему, а не к василевсу. Имя Юстиниан было закреплено за ним официально, повелением самодержца. И Юстин нигде на людях больше не появлялся без племянника, зачастую также с его супругой. Вот и тут, на встречу с Иоанном I, выехали грандиозной процессией: автократор со свитой и охраной, Пётр с Феодорой, патриарх со своими иерархами, все сенаторы и прочая городская знать. Отдавая дань уважения понтифику, принимали его сначала вне укреплений Константинополя, чтобы вместе затем предстать перед взорами сгрудившихся на улицах и форумах византийцев (как теперь встречают лидеров иностранных государств в аэропорту).

Рано утром покинули дворец, миновали Месу, Золотые ворота, удалились от стены Феодосия на несколько стадиев и остановились на берегу одной из бухт Мраморного моря, где стоял на рейде корабль с прибывшим Папой. Разместились под заранее натянутыми тентами и в походных шатрах.

День был жаркий и солнечный. В ослепительно синем небе проплывали редкие облака. Изумрудное море раболепно посверкивало чешуёй-зыбью.

Императора обмахивали веерами. Он спросил вина, но, схлебнув, поморщился: тёплое, противное.

Пётр, заслонившись от яркого света ладонью, вглядывался вдаль: где же гость, отчего не едет? Наконец увидел небольшую лодку с гребцами, отделившуюся от борта парусного судна. Все привстали в ожидании Папы.

Слуги вбежали в воду, ухватили лодку и втащили на гальку. Приближенные вывели Иоанна I на мохнатый ковёр, предварительно расстеленный на земле. У епископа Рима было узкое длинное лицо, безбородое и морщинистое. Белые одеяния болтались на нём, как на вешалке; на седых редких волосах чудом держалась шапочка-пилеолус. «Прямо-таки ходячие мощи, - промелькнуло в голове у племянника василевса.
– Тоже не жилец. Договариваться с ним - только время тратить. Надо бы поставить на святой престол более здорового человека… - И поймал себя на следующей мысли: - Рассуждаю, прямо как действующий царь. Дядя приучил. А ещё не факт, будут ли войска за меня. И сенат. И его святейшество. Расслабляться рано».

Феодора шепнула:

–  Интересно, кто умрёт раньше - Иоанн или же Юстин?

Пётр вздрогнул:

–  Господи помилуй! Как не стыдно думать про такое?

А жена усмехнулась:

–  Разве ты думал по-другому?

«Да она насквозь меня видит, - внутренне поёжился он.
– Может, я женился на ведьме?»

Между тем византийский самодержец встал с походного трона, установленного под тентом, сделал несколько нетвёрдых шагов к римскому епископу и склонился перед ним до земли. Все не ожидали такого жеста, ахнули, привстали на цыпочки, посчитали даже, что Юстин не в себе и теряет сознание, но монарх распрямил спину без посторонней помощи. Папа осенил его крестным знамением, и они обнялись по-братски. Вздох облегчения вырвался у свиты. Иоанн сказал:

–  Это исторический день. Мы покончим с прежними разногласиями, отречёмся от всех документов, принятых ещё при царе Зеноне, обеляющих манихеев. И заложим основу для восстановления Римской империи. Верю, что придёт час освобождения, и ромейское воинство вступит в Вечный город, а проклятые варвары уберутся в свои пределы. С нами Бог! Значит, и в победе можно не сомневаться.

Василевс промокнул платком выступившие слезы:

–  Славные слова! Жаль, что мы не доживём до триумфа… Но наследники, те, кто нынче молод, я уверен, доживут и увидят… Надо им помочь - всем, что в силах наших…

Сев на лошадей, погрузившись в повозки, обе стороны покатили к Константинополю. Папа отслужил литургию в соборе Святой Софии и затем беседовал с православными епископами. В общем, видимость удачи создавалась полная. Но противники ортодоксии были ещё сильны. Феодора писала своему учителю Севиру в Александрию: «Недовольных приездом Папы средь народа немало. Даже слухи ходили, будто он - Антихрист и прилично побить его каменьями, но гвардейцам эпарха удалось навести в городе порядок. Впрочем, это затишье временно. Иоанн и Юстин - немощные старцы, скоро улетят в мир иной, и тогда посмотрим, кто кого победит. Моего супруга я берусь склонить если и не к вере в наши принципы, то, во всяком случае, к пониманию их и лояльности к ним. Обещаю, владыка: торжеству Халкидонского собора не быть; мы посадим в Риме своего Папу и объединим империю на основе истинных идей». А Севир благословил её в ответном послании на благое дело.

Не прошло и двух лет, как она приступила к выполнению тайных замыслов.

А в семье Велисария в это время тоже произошло важное событие, повлиявшее затем на всю его жизнь.

Дети Антонины превратились в отроков. Дочке Магне было уже двенадцать, девочка пока не совсем оформилась и стеснялась своих длинных, тонких, неуклюжих, с её точки зрения, ног и рук, но любила прихорашиваться, глядя в металлическую отполированную пластинку, покрытую серебром, подвивать волосы и подкрашивать брови с ресницами. Поговаривала о скором замужестве (в Византии брачный возраст для девочек наступал с двенадцати, а для мальчиков - с четырнадцати лет).

А её брат Фотий хоть и мог жениться тоже, так как ему исполнилось именно четырнадцать, - о семейных узах пока не думал. Для него кумиром был отчим - Велисарий, мужественный воин, справедливый родитель, рассудительный муж, - и подросток мечтал о военной службе, ратных подвигах, бранной славе. Научился скакать на лошади, метко стрелять из лука и рубиться в рукопашном бою. Математика, геометрия и словесность с Законом Божьим интересовали его значительно меньше. В гимнастической школе он и познакомился со своим сверстником - Феодосием, мальчиком красивым, артистичным и добрым. Тот наоборот, больше тяготел к наукам и книжкам, нежели к физическим упражнениям, но осознавал, что атлетикой заниматься надо, чтобы не закиснуть, и ходил в гимнасию наравне с другими.