Имр приехал в Константинополь из Александрии в сентябре 528 года на одном из торговых парусников, привозивших из Египта в столицу хлеб. Судно принадлежало племяннику прежнего василевса Анастасия Дикора - Прову, патрикию, сенатору. Несмотря на видную государственную должность, он, аристократ, не гнушался коммерции и командовал чуть ли не четвертью всех поставок зерна в Византий. Более того, был не прочь спекульнуть: часть его кораблей разгружалась не в гаванях Золотого Рога, а намного раньше, приставала в не указанных предписанием местах, и пшеница оттуда шла «налево», а полученная за неё прибыль целиком оставалась в руках хозяина.

Капитан корабля Христофор, сам наполовину араб, принял ул-Кайса дружелюбно, по-свойски, угощал вином и болтал без умолку о сегодняшних порядках во Втором Риме. Говорил с апломбом, словно состоял при дворе:

–  Новый царь - не в пример другим. Прост, как мы с тобой. Нос не задирает. Кто к нему придёт с просьбой - обязательно выслушает, посочувствует и велит помочь. Столько дел держит в голове - и не упускает ни одной мелочи. Светлый ум! Главное, о благе царства печётся. Например, ростовщики раньше драли с клиента пятую часть от суммы, а Юстиниан распорядился брать не более, чем четыре-шесть процентов. Очень даже по-Божески!

–  Значит, попасть к Юстиниану несложно?
– спрашивал поэт.

–  Совершенно несложно. Надо оказаться в списке у силенциария - человека, ведающего приёмом. Не мешает и «подмазать», конечно: взятки никто не отменял, хоть и на словах с ними борются. Ну, а силенциарий вызовет в своё время.

Пробуя вино, пассажир задавал вопрос как бы между прочим:

–  И к императрице попасть нетрудно?

Тот махал руками:

–  Нет, императрица - другое дело. Говоря между нами, бестия приличная. Чуть не по её - распоряжается наказывать, вплоть до заключения под стражу. А сама живёт в роскоши, ест одни заморские блюда и меняет наряды каждый Божий день. А Юстиниан в ней души не чает и прощает все её чудачества. Даже то, что она по-прежнему манихейка.

–  Очень интересно. Есть ли у неё фавориты?

–  Ой, чего не знаю, того не знаю.

–  У Юстиниана-то фаворитки имеются?

–  Думаю, что вряд ли. Он влюблён в свою Феодору по уши. У него в жизни только две пламенные страсти: Феодора и управление государством. К остальному не проявляет ни малейшего интереса.

–  Да, действительно, судя по всему, человек необычный. Постараюсь свести с ним знакомство.

Капитан кивал:

–  Непременно сведёшь, сомневаться нечего. А тем более ты из царских кровей. Он тебе не откажет. Главное, «подмазать», «ручку позолотить».

–  Что, силенциарию?

–  И силенциарию, и магистру оффиций, и кому только сможешь.

–  А Юстиниану?

–  А ему желательно в первую голову.

–  Ох, уж будто бы, Христофор! Ты, наверное, надо мной смеёшься?

–  Правду говорю. Хоть и василевс, а до денежек, ходят слухи, больно уж охоч. Но не для себя, а для государства, исключительно для казны!

–  Очень любопытно. Много ли берет?

–  Врать не стану, сам-то не давал. Но берет по- крупному. Ты у кира Прова спроси. Он наверняка знает.

Судно пришвартовалось к пристани в гавани Юлиана (называемой в народе Софианской - очевидно, из-за близости храма Святой Софии). Имр сошёл по трапу на берег впереди двух слуг (те несли его вещи не в руках или на плече, а на голове) и, разглядывая солидные стены укреплений Константинополя и мощёные улицы, устремился в ворота, находившиеся напротив церкви Святого Фомы. За воротами начинался аристократический квартал с пышными садами и изысканными дворцами, примыкавшими к ипподрому с северо-западной его оконечности. За трибунами пламенела в лучах закатного солнца крыша Халки - входа во дворец императора - сплошь покрытая позолоченными медными листами. Зрелище было очень ярким, и вообще столица в этот тёплый сентябрьский вечер выглядела необыкновенно уютной, по-домашнему тихой, расположенной благостно к вновь прибывшим. Купола церквей, зелень крон фруктовых деревьев, разноцветный мрамор дворцов - всё умиротворяло, создавало иллюзию рая земного, безмятежности и спокойствия.

Особняк Прова тоже утопал в буйной зелени, и охранник-привратник в медной кольчуге под плащом, в шлеме, с саблей в ножнах, представлялся не настоящим, а каким-то игрушечным, несерьёзным. Прочитал рекомендательное письмо на папирусе, завизированное самим Гекеболом, доложил по цепочке, и навстречу ул-Кайсу вышел домоправитель Прова, евнух, милостиво раскланялся, проводил в особняк, показал гостевые апартаменты. Отдохнув с дороги, путешественник отправился на ужин в триклиний, где и обнаружил тучного сенатора.

Тот был старшим из братьев - сыновей сестры Анастасия Дикора, - самый из них вменяемый и спокойный. Никогда не стремился к государственным должностям и обязанности сенатора исполнял постольку-поскольку, без особого рвения, по необходимости - будучи патрикием и вельможей. Деловая активность занимала его намного сильней: кроме торговли хлебом он распоряжался ещё целой сетью хлебопекарен, в том числе и теми, что снабжали армию; это приносило очень крупные барыши. Но вообще по натуре был ипохондрик, мнительный до безумия и советовался с лекарями о своём здоровье чуть ли не каждый день. А здоровье его в самом деле было неважное - лишний вес, из-за этого одышка и дурное пищеварение. С Имром познакомился года три назад, находясь в гостях у Гекебола в Пентаполисе, и тогда же пригласил к себе в гости.