–  Ну, а сам Велисарий кто? Из славянской Сердики. Может быть, не варвар, но и не ромей… Впрочем, кто из нас истинный ромей? Может, только ты с твоими римскими предками?
– Обернулась к Фотию: - Как там наша Магна? Девушка ещё?

Отпрыск рассмеялся:

–  Полагаю, да. Комито такая святоша сделалась, видно, под влиянием Феодоры, и таскает сестру с моления на моление. Тут не до утех, не до развлечений.

–  Ну, а что Византий? Всё такой же шумный?

–  Даже пошумнее. Много пришлых, нищих - тащатся со всей империи в поисках работы и лучшей доли. Странствующие монахи, батраки без кола и двора… Всё бурлит, кипит, все честят Иоанна Каппадокийца и Трибониана - больно ненавидят обоих. Первого - за поборы, а второго - за произвол в суде…

–  Тётя Феодора здорова?

–  Небо к ней благосклонно. Можешь расспросить знатного араба, что приехал с нами.

–  Отчего его?

–  Слух прошёл, будто он - её фаворит.

–  Господи Иисусе! Тётечка свихнулась.

–  Нет, вообще он красавчик и к тому же поэт.

–  А Юстиниан? Что, пронюхал?

–  Да не знаю я! Может быть, вообще сплетни… Имру дали титул патрикия и услали в Персию.

–  Значит, правда. Надо рассмотреть его повнимательней.

–  Ну, смотри, смотри - только осторожней при Велисарии.

Нино сморщила острый носик:

–  Фу-у, как можно матери говорить такие слова?
– Посмотрела на Феодосия мельком.:- И вообще я женщина на сносях, шалости меня не интересуют.

Радостно и дружески обнимал молодых людей похудевший Прокопий. Он слегка осунулся, вроде бы подсох, сделался поджарым и ядовитым. Говорил язвительно:

–  Мудрый император Юстиниан! Вздумал облагодетельствовать армянский народ. Братьев во Христе выручить из рабства. А они не желают - вот ведь парадокс! Ибо отрицают решения Халкидона. Никогда добровольно не станут частью ортодоксальной империи. Можно ли насильно сделать счастливыми?

–  Думаю, нельзя, - отзывался Фотий.

–  Вот и я так думаю. Мы положим тысячи людей в этих неприступных горах, зарослях и болотах, а добьёмся лишь одного - ненависти к Романии.
– Посопел и добавил: - Все тщеславные императоры дураки. Ибо жаждут всего и сразу. Посылают войска для завоеваний… А на самом деле завоёвывать надо мирно - проникая к соседям книжками, торговлей и учителями детей. Тихо, незаметно.

Феодосий спросил:

–  Не хотите сказать об этом Юстиниану? Написать трактат, чтобы он прочёл?

Но Прокопий только скривился:

–  Этого ещё не хватало. Василевс не поймёт да ещё обидится. Нет, друзья мои, я не обучаю сильных мира сего. Я фиксирую на пергаменте их поступки. Иногда с лёгким комментарием. Иногда держу свои мысли при себе. Умный, кто прочтёт, догадается…

–  Значит, вы считаете, что кампания эта гиблая?

Тот сказал печально:

–  Гиблая не только эта кампания. Римская империя пала. И никто и ничто возродить её не сумеет. Лишь продлит агонию. Я боюсь, что в такой агонии мы погибнем все.

Но у Велисария были иные взгляды. Скептицизм Прокопия он считал полезным до определённых пределов; слушал, размышлял, но не забывал о возложенной на него самодержцем миссии. Обучал войска, подновлял укрепления, рассылал разведчиков, принимал донесения. К середине лета обе стороны были готовы к битве за крепость Дару. В ней остался небольшой отряд во главе с магистром Гермогеном, охранявший в том числе женщин и детей. А войска ромеев выстроились в поле против армии персов на значительном расстоянии, и никто первым не решался перейти в наступление.

Неожиданно на нейтральную полосу выехал на коне здоровенный перс - в шлеме и доспехах, со щитом и мечом - и на ломаном греческом крикнул:

–  Все ромеи пугаться? Кто смельчак меня побеждать?

Велисарий сидел на коне недвижно, и его правая рука - полководец Вуза - тоже. Солнце стояло высоко и палило страшно, словно на раскалённую сковородку неба бросили кусок масла, и оно шипит, расплавляясь и брызгая во все стороны.

Вдруг из окружения Вузы выехал Андрей - славянин, дальний родственник Велисария, тоже из Сердики, занимавшийся в школе Косты, а затем и сам преподававший гимнастику. Худощавый, гибкий, он казался по крайней мере раза в три легче великана-перса. Проскакав часть нейтральной полосы, натянул поводья и спросил с усмешкой:

–  Что, глупец, напустил в штаны?

Тот не очень понял и отозвался:

–  Ты такой смельчак? Ты такой блоха. Я тебя давить.

–  Ну, попробуй, тварь. Жирный боров.

Оба обнажили мечи и, ударив коней пятками в бока, бросились навстречу друг другу. Перс действительно был готов растоптать врага, но ромей ловко уклонился от его чудовищного тарана и, нагнувшись, на скаку рассёк шею лошади неприятеля. Лошадь захрипела, опустила морду и упала в глину, сбросив седока.