Евдемон передал военачальнику двух приёмных внуков со следующими словами:

–  Вы такой уважаемый господин, полководец, консул, патрикий, а ребята пятнают вашу честь. Мы их отпускаем с надеждой, что сумеете сами наказать справедливо.

–  Уж накажем, накажем, не сомневайтесь, - подтвердил собрат Велисария.
– Я их увезу в Персию. Приобщу к армейскому делу.

–  Вот и правильно, - согласился градоначальник.
– Вырвать пацанов из компании диких димотов - самое разумное. Больно обнаглели. И поверьте моему слову - как военный военному скажу - навести порядок в Византии без насилия не удастся. Только устрашением. Убивать зачинщиков и пособников на месте.

–  Автократор не допустит такого.

–  Если не допустит - сам лишится трона. Недовольство зреет - чувствую своей кожей.

–  Я поговорю с василевсом.

–  Я уже и сам говорил. Не в такой резкой форме, конечно… Он мне приказал навести порядок - а обычными средствами плохо получается.

–  Но сплеча рубить тоже не пристало. Не хватало ещё новых мятежей. Помните беспорядки при Анастасии?

–  Как же, разумеется.

–  Но тогда удалось кончить дело миром.

–  Люди изменились, и теперь их словами не проймёшь…

Слуги Ситы вывели из камеры Феодосия с Фотием. У последнего на лице было много кровоподтёков, он прихрамывал на правую ногу.

–  Ну, допрыгались, безобразники чёртовы?
– проворчал патрикий.
– Мало вам ещё врезали. Я бы высек публично, чтобы после встать не могли неделю.

Юноши молчали. Консул произнёс:

–  Живо в мою коляску! Дома разберёмся.

Сообщение о том, что обоих он берет на войну, Феодосий воспринял сдержанно, а зато Фотий приободрился и сразу повеселел. Радостно сказал:

–  Все, что Бог ни делает, к лучшему. Надо побыстрее развеяться. Надоел мне Константинополь.

Названый брат скривился:

–  Скажешь тоже! Там тебе не тихие городские улочки, безоружные нищие, безответные нищенки. Рукопашный с персами - не забавы димотов.

–  Трусишь, что ли?

–  Просто опасаюсь.

–  Положись на судьбу, дружище. Что записано на небесных скрижалях, то и произойдёт. Коль должны погибнуть от руки персидского воина, то навряд ли утонем во время шторма.

–  Ты меня утешил!
– кисло усмехнулся приятель.

–  Коль должны умереть в своей постели, не умрём на плахе. Почитай Платона.

–  Да читал я, читал - и Платона, и Аристотеля, и софистов. Мрак один. Безысходность полная. Чувствуешь себя никому не нужной букашкой в страшном, неприветливом мире.

Тот потрогал заплывший глаз и ответил просто:

–  Мир такой, как он есть, и не в нашей воле поменять его к лучшему. Надо получать удовольствие от того, что уже имеем.

–  Получил удовольствие в тюрьме?

–  Получил урок. И второй раз не наступлю на те же грабли.

Отплывали в первых числах июня. Сита вёз солидное подкрепление - десять тысяч новых бойцов, лучников и конных. Вместе с пятнадцатью тысячами в распоряжении Велисария это была приличная сила. Впрочем, всё равно у персов сохранялось численное преимущество - тридцать тысяч в настоящее время и наверняка подтянут ещё.

Вместе с консулом и его назваными внуками плыл ул-Кайс. Император пожаловал арабу титул патрикия и пообещал в случае победы ромеев над персами дать ему войска для похода в Аравию и борьбы за потерянный трон. Имр благодарил, думал, что ночной инцидент полностью исчерпан, Феодоре удалось убедить супруга в чисто дружеском характере их свидания, и монарх сменил гнев на милость. Так, во всяком случае, василиса сказала на короткой аудиенции, при свидетелях, накануне отплытия. Дама подарила ему коробку с празднично расшитой туникой, скупо пояснив: «От меня на память». Он, припав к её туфелькам, жарко целовал их носки. И не мог предположить, что сиятельная чета приготовила ему страшную кончину.

Разговор у Юстиниана и его жены был такой.

Он смотрел на неё внимательно, словно бы стремился проникнуть в её мысли, чтоб узнать доподлинно, изменяла она ему или нет. Женщина сидела напротив, словно на иголках, опустив очи долу. Царь спросил:

–  Значит, утверждаешь, между вами не происходило ничего противозаконного?

У царицы нервно вздрогнули губы:

–  Сотню раз уже повторяла: нет. Даже поклялась на кресте. Разве этого мало?

–  Мало, мало. Мне нужны доказательства посильнее клятв.

–  Да какие? Я не понимаю.

–  Если ты к нему относишься с безразличием, так убей его.

Побледнев, Феодора подняла веки и уставилась на свою дражайшую половину в замешательстве:

–  Как - убить? Что ты говоришь?

–  Ты разволновалась? Он тебя волнует?

–  Нет, ну почему сразу убивать? Можно же услать, удалить, заточить в темницу на худой конец. Убивать зачем?

–  Он тебя волнует…

–  Имр - такой же человек, как и все, пусть не нашей веры, но создание Божье. Отнимать жизнь у другого человека - тяжкий грех. Ибо заповедь из заповедей: не убий.