Сын учителя искренне признался:

–  Нет, не в первый, но в третий.

Дама рассмеялась:

–  Это ничего, это пустяки. Ни о чём не думай. Я сама всё сделаю.

И умелыми, ловкими движениями быстро его раздела. Велисарий стоял перед ней совершенно голый, красный от стыда и совсем беспомощный. Антонина сказала:

–  Ну, приляг, мой милый. Так. Спокойнее. Дайка привяжу кисти и ступни.

–  Для чего ещё?
– усомнился юноша.

–  Скоро сам почувствуешь. Не пугайся, больно не будет.

Вскоре он лежал, обездвиженный, только грудь вздымалась от частого дыхания и зрачки казались увеличенными вдвое.

Нино поднялась, распустила волосы - и они широкой чёрной волной заструились по белой материи, расстегнула пряжку - и туника начала оседать. Ворот задержался на высокой крепкой груди, но не выдержал и опал, обнажив большие коричневые соски с вздыбленными шариками в центре. Ткань скользила дальше по талии, показала тёмную ямочку пупка, и, когда до лона оставался всего лишь какой-то миг, чаровница кокетливо повернулась к юноше спиной и явила разгорячённому взору Велисария смуглые сферы ягодиц, налитых, упругих. Он заглатывал воздух тяжело, весь отдавшись созерцанию этих прелестей. Между тем Антонина стала приплясывать нагая, двигаясь в странном восточном танце, с плавными, змееобразными извивами рук, талии и бёдер, то вставая на цыпочки, то вращая корпусом, то закидывая голову, выгибая шею. Чёрная полоска на женском месте, элегантно подбритом, узком, то и дело мелькала, появляясь и прячась, откровенно дразня. Наконец, Нино замерла, подняла руки вверх, и приятная дрожь прокатилась по всему её телу, заставляя вибрировать каждый бугорок, каждую овальность.

Лис уже хрипел, а она не прикасалась к нему. Только прилегла чуть поодаль, чтобы он видел хорошо, и сама с собой начала играть: послюнявив пальчик, провела им по своим соскам, мяла их, оттягивала, щипала, издавая при этом сладострастные стоны; перешла затем к животу, бёдрам и другим заветным местам, возбуждая себя ритмично, даже исступлённо, начала действительно самопроизвольно подрагивать - низом живота, станом, ягодицами, вся заколыхалась, забилась, заходила ходуном на постели, выгибая шею и закатывая глаза, широко оскалившись. Извиваясь в путах, юноша взревел:

–  Не могу больше, Нино, не могу, развяжи меня!

Но плутовка не подчинилась, а, легко поднявшись, оседлала его верхом и устроила бешеную скачку, будто бы хотела загнать до потери пульса. Оба задыхались, мокрые от пота, обезумевшие, бесстыдные. На лицо Антонины налипали волосы, и она, продолжая скачку, то склоняла голову, то откидывала назад. Наконец, вспыхнувшая в их глазах шаровая молния увеличилась, разрослась безмерно и разверзлась на тысячи сияющих искр, потрясая тела и души; постепенно начала гаснуть, гаснуть, уходить на нет и совсем исчезла, а в телах возникло изнеможение, расслабление и усталость…

Женщина скатилась с любовника, развязала удерживавшие его тесёмки и прильнула с нежностью. Он её крепко обнял и прижал к себе, ласково шепнул:

–  Кисонька моя, это чудо, чудо, - и поцеловал.

Улыбнувшись, она спросила:

–  Значит, не жалеешь?

Он счастливо вздохнул:

–  Нет, конечно! Ты богиня любви, просто Афродита.

–  Ну, а ты просто Дионис. У тебя такие крепкие мышцы. Обожаю мускулистых мужчин.

Молодой человек посмотрел лукаво:

–  Ну, и много их было у тебя, этих мускулистых?

Сморщив носик, бестия ответила:

–  Ай, какая разница? Много, мало… Все они забыты. Все они не стоят одного твоего мизинца.

–  Правда? Не обманываешь меня?

–  Я вообще никогда не вру.

Танцовщица легла на спину, подложила руки под голову и уставилась в потолок; Лис водил загрубевшей от мозолей ладонью по её шарикам-соскам. Произнёс негромко:

–  Расскажи о себе.

Антонина дёрнулась:

–  Тоже мне, придумал! Ничего не сообщу интересного.

–  Расскажи, пожалуйста. Очень любопытно.

Нино слегка помедлила, но потом всё же согласилась:

–  Ладно, слушай. Папа мой - сириец из Антиохии. Кто такой? Да возничий на ипподроме. До сих пор в бегах принимает участие. Может, ты и знаешь - старый Леонтий, нет? Ну, не важно. Мы с ним редко видимся. Мама из Ахайи - эллинка. Полюбила его, он её - в общем, понимаешь. Я и родилась. А потом он ушёл к другой. Мама умерла, а меня взяла тётя Комито. Вот и вся история.

–  Нет, а как же дети? У тебя же двое детей.

–  Ну и что, что дети?
– женщина пожала плечами.
– Залетала по глупости. И не успевала освобождаться.

–  Сколько им исполнилось?

–  Сыну - шесть, дочери - четыре.

–  О, уже большие.

–  Да, смышлёные крохи. Рассуждают почти как взрослые.

–  Кто же их отец?

Антонина приподнялась на локте:

–  А не слишком ли много вопросов за один раз? Для чего тебе?

–  Просто ты мне нравишься. Знать хочу о тебе побольше.