Тот с усилием отодрал руки Велисария от себя и воскликнул:

–  Отцепись, урод! Прочь с моей дороги. О таких, как ты, не хочу мараться. Но найду способ проучить. Мы, абазги, не прощаем обид.

–  Не грози, не страшно.
– Лис глядел исподлобья, тяжело дышал.
– И держись подальше от меня и от Антонины. Если я услышу, что опять поливаешь её помоями, точно оскоплю, так и знай.

–  Как бы самому не остаться без причиндал!

Этот разговор больно ранил пылкого влюблённого.

Он, конечно, понимал, что его красотка - далеко не святая, а её мастерство в части удовольствий говорит само за себя, но отказывался поверить в неразборчивость своей танцовщицы. Просто Константин, решил Велисарий, злится на потерянную подругу; может, сам когда-то собирался на ней жениться и теперь, отставленный, продолжает негодовать.

Нино не такая. Легкомысленная - конечно; бесшабашная, заводная - неоспоримо; но не подлая, не коварная и, само собой, не продажная. Не давала поводов заподозрить её в измене. Сохраняет Велисарию верность. Прикипела сильно.

Но сомнение от слов Константина всё-таки запало Велисарию в душу. Не горело, но тлело. И однажды полыхнуло обжигающим пламенем.

Перед Рождеством, привезя Антонине в подарок золотое колечко и надев ей на средний палец правой руки, сын учителя с жаром выпалил:

–  Это в знак того, что мы обручаемся.

Женщина нахмурилась и, стянув драгоценность, отдала назад:

–  Не хочу. Возьми.

–  Что с тобой?
– изумился он.
– Почему не хочешь?

–  Не желаю замуж.

–  Я тебе не люб?

–  Очень даже люб, ты прекрасно знаешь. Я вообще ни за кого не хочу. Мне моя свобода дороже.

Юноша сидел и хлопал ресницами. Озадаченно произнёс:

–  Не могу понять… Что плохого в семейной жизни?

Та взглянула с невесёлой улыбкой:

–  Лучше ты скажи - что хорошего? Рабство и свобода - в этом и заключена разница. А замужество - добровольное рабство.

Лис проговорил:

–  Если любишь мужа - рабство сладкое.

–  Чепуха. Столько сразу возникает проблем. Столько обязательств! Головная боль - да и только.

Он обиделся:

–  Ну, конечно, хлопотно: верность сохранять и блюсти себя. А тебе по нраву быть сегодня с одним, завтра со вторым, послезавтра с третьим. Или даже с ними тремя, собранными вместе! Я не верил, дурак, думал, что наветы: Дорофей, Маркелл, Евдоким, Константин, Терентий… Или кто там участвовал ещё? Всех и не упомнишь! Для чего обязательства, лишние проблемы с надоедливым мужем? Много проще бабочкой порхать с цветка на цветок.

Танцовщица опустила ресницы:

–  Наболтали уже… Константин, наверное? Ну, а кто ж ещё! Я его прогнала - он и бесится. Не мужик, а баба. Ненавижу сплетников… - Облизала губы.
– Да, бывала со многими. Разве непонятно? Я живой человек, а не столб с глазами. Полюблю - и дарю любовь. Как тебе сейчас. Но, быть может, привяжусь и ещё к кому-то. Что тогда с тобой делать? Убивать?"

Велисарий посмотрел на неё с прищуром:

–  Значит, правда, что отца своего ребёнка ты убила?

Антонина вздрогнула и нахмурилась ещё больше:

–  Нет, неправда. Он был фокусник и колдун, изучал магические свойства веществ. И случайно выпил не из той плошки. Отравился сам.

–  Так я и поверил! Ты колдунья и приворожила меня.

Нино усмехнулась:

–  Ну, считай, как хочешь. Только я клянусь, что не ворожила.

Молодой человек поднялся:

–  Клятвы твои пусты. И не стоят выеденного яйца.

–  О, как мы меняемся в настроениях! Только что предлагал жениться, а теперь позоришь.

Он проговорил:

–  Да, позорю, потому что надеялся, думал, что наветы не имеют под собой основания. И явился к тебе с открытой душой, предложил не терять друг друга. Вместе строить нашу судьбу. Пробиваться к благополучию сообща. Ну, а ты? Вылила на меня ушат холодной воды.

–  Именно: холодной. Поостыть не мешало бы тебе.

Велисарий отшвырнул кольцо, повернулся и пошёл к двери. Бросил на ходу:

–  Раз не дорожишь мною, то живи как знаешь. Раз тебе свобода твоя дороже.