В Гекатомпиле ее особенно порадовал караван-сарай. Это означало, что посольство не пройдет мимо, и остановится здесь хотя бы на два-три дня.

Побродив по селению, Лицин обратила внимание на большую усадьбу из нескольких строений. В центре ее располагался большой дом из сырцового кирпича, на каменном фундаменте.

Все говорило о достатке хозяина - озабоченные делами работники, добротные загоны для скота, с десяток мелких, подсобных строений.

У входящего в усадьбу работника Ли-цин поинтересовалась, не найдется ли для нее какого-нибудь дела.

– Работы всегда хватает. – Ответил тот, окинув взглядом юношу-подростка. – И для твоей лошадки найдется. Погоди, я спрошу хозяина.

Ждать пришлось довольно долго. Ли-цин совсем уж было, подумала, что работник забыл про нее, как тот появился и пригласил юношу во двор усадьбы.

Под сенью небольшого деревца возлежал очень полный, обнаженный по пояс мужчина лет пятидесяти, с флегматичным выражением лица. На нем были только легкие синие шаровары, да квадратный кусок материи, покрывающий его лысую голову.

Ли-цин вежливо приветствовала хозяина усадьбы.

– Можешь звать меня - господин Хатем. – Ответил тот. – Ты не из наших краев, юноша?

– Нет. Мое имя – Лян. Я отстал от посольского каравана, и пошел наперерез, чтобы упредить его. Я знаю, что он пройдет через ваше селение, и хочу подождать его здесь. Надеюсь, что караван придет через неделю-две.

– Откуда твое посольство.

– Империя Хань, господин.

– Я не знаю такой страны.

– Это очень далеко отсюда.

– Малиб сказал, что ты ищешь работу.

– Я не хочу бездельничать в праздном ожидании.

– Похвальное желание.

Хатем оглядел юношу.

– Тяжелую работу ты не потянешь. Двор возьмешься убирать?

– Мне все равно, чем заниматься.

– Что ты просишь?

– Еды для себя и корму для лошади.

– Хорошо. Иди к Малибу. Он скажет, что тебе делать.

Первый день прошел спокойно. Ли-цин подметала двор, бегала по многочисленным поручениям Малиба и поливала цветы, которые очень любил ее новый хозяин. Размеренная жизнь хозяйства, щебет птиц и деревенские запахи остро напомнили ей далекую родину.

Вечером ее хорошо покормили, а коню предоставили место в пустующем стойле.

Ли-цин уже знала, что жители Азии гостеприимны, неторопливы и рассудительны. Но флегматика, подобного господину Хатему, она еще не видела.

Полдня он спал, широко раскинув ноги и подставив солнцу круглый, загорелый живот. Куры подходили и клевали его в родинку на ноге, но Хатем не просыпался.

После полудня он обедал. Потом обходил хозяйство и, сделав несколько общих замечаний, снова ложился отдыхать.

По двору бегало десять или двенадцать детишек от пяти его жен. Жены занимались детьми, усадебной птицей и домашними заботами.

Этот небольшой гарем, с которым Ли-цин, по вполне понятным причинам, почти не общалась, жил своей обособленной жизнью. Надо сказать, что жены, старшей из которых не было и сорока лет, не были довольны своим господином. Его лень и безэмоциональность привели к тому, что он месяцами не навещал своих жен. Женщин, находящихся в расцвете своих жизненных сил, это сильно удручало.

Национальный состав женской половины Хатема вполне соответствовал общему этнографическому раскладу страны. Гордостью ленивого, но тщеславного Хатема была молодая гречанка, неведомо как попавшая в его провинциальный гарем. Она же и внесла в него настроения вольнодумства и легкомыслия, ибо до того была рабыней в доме богатого римского патриция, где и впитала в себя все дурные нравы Вечного Города.

– Возмутительно! – Говорила она. – Мало того, что мы целый день копаемся в навозе, не получаем никаких зрелищ, так здесь еще и пренебрегают нашими прелестями!

– Другие жены слушали ее, раскрыв рот. О зрелищах, за исключением редких сельских праздников они, и то только со слов гречанки, имели весьма туманное представление. Но, в остальном, полностью ее поддерживали.

Климена – так звали гречанку, попыталась было, для разнообразия, внести в аскетическую жизнь гарема элементы лесбийской любви, но женщины, воспитанные в строгости и целомудрии, с негодованием их отвергли.

Тогда Климена заманила в свои сети правую руку хозяина – бактрийца Малиба, а вскоре и прочие жены, поколебавшись, стали пользоваться его услугами. Гарем похорошел и приободрился.