Шрифт:
Но и без радио все стало ясно. Радостные возгласы и аплодисменты, расколовшие настороженную тишину, пружиной выбросили нас из постелей; налетая в темноте на кровати, сбив табуретку, заплетаясь в костылях, я прыжками выскочил в коридор. В конце его, в дверях первой палаты, стоял комиссар, и лампа-молния в выброшенной его руке казалась факелом.
Таким я и запомнил на всю жизнь сообщение о прорыве блокады.
Свершившееся было настолько грандиозным, что даже Володя не сетовал, что не успел быть его участником. Наоборот, желая сделать мне приятное, сказал великодушно:
— Ну вот, ты говорил, что я без тебя уйду на прорыв блокады... Вместе пойдем на штурм Берлина.
А утром, когда за окном вывешивали флаги,— без него, конечно, не обошлось.
Теперь мы обходились без радио и газет — прибывавшие раненые знали во сто крат больше любого журналиста.
— Откуда?
С гордостью:
— Э, брат, я из дивизии Симоняка!
Комментарии были не нужны.
— А ты?
— Батальон Собакина.
Это произносилось таким тоном, словно он сам был Собакиным.
И если кто-нибудь подхватывал восхищенно:— Знаем, герой,— говоривший измерял его взглядом с ног до головы:
— Дура. Не герой, а трижды герой.
В воскресенье Володя не находил себе места — ждал Ладу.
Но вместо нее в палате появилась та самая блондинка, которая когда-то увела его к комиссару. Мы знали, что ее зовут Асей, что она работает секретаршей у главврача и что половина раненых влюблена в нее. Однако видели мы ее редко, потому что она почти не заходила в палату.
Ася была нагружена до самого подбородка подарками, и две молоденькие сестры сопровождали ее, неся тоже по объемистой груде разных свертков и пакетов.
Ася обходила койку за койкой и, наконец, очутилась около меня. Она спросила, что бы я хотел получить. Табак? Кисет? Носовой платок? Может быть, мыло?.. Присесть? Погодите минуточку. Вот она раздаст подарки, тогда посидит немножко. Я наблюдал за ней. Она была очень вежлива, очень мила, очень красива. Я смотрел, как она картинно наклонялась над раненым, протягивала подарок, оттопырив мизинчик с ярким ногтем. В сшитом по фигуре халате, она очень походила на артистку, изображающую на сцене медсестру. Я подвинулся, когда она вновь подошла ко мне. Но она притянула рукой табуретку и уселась на нее, поставив ноги на перекладину. О чем мы будем говорить?— спросила она. Ах, о чем угодно? Она положила руки на колени. У нее были длинные красивые пальцы, на безымянном пальце левой руки сверкало золотое кольцо с камешком.
— Ну, расскажите мне что-нибудь,— сказала она.— Как вы сражались. Какой-нибудь боевой эпизод. Говорят, что вы майор? Нет? Не скрывайте от меня.— Она погрозила мне пальцем.— А тогда почему у вас так много орденов? Ах, не ваши? Да ну, бросьте. Я же знаю.— Она улыбнулась мне, посмотрела на свое кольцо и поиграла им.— Говорят, что вы нарочно легли в эту палату, чтобы быть со своими бойцами? Вы так их любите? Говорят, что и они вас любят?.. Это ваши друзья? Ну, ну — друзья,— Она опять взглянула на кольцо и поиграла им. Потом посмотрела мне в глаза.— Ну, мне пора.
Она поднялась с табуретки.
— Заходите, Ася,— сказал я.
В дверях она остановилась и произнесла, обращаясь ко всей палате:
— До свиданья, товарищи!
Я проводил ее взглядом и вздохнул. И только тут увидел Ладу, которая уже сидела подле Володи.
— Здравствуй, Ладочка,— сказал я.— С праздником тебя! Не забываешь нашу морскую свинку?
— Вы тоже не теряетесь,— улыбнулась она, помахав мне рукой.
— Чисто официальные отношения. На деловой почве. Она секретарь у главного врача.
— Ну, раз секретарь, тогда, конечно, официальные,— пошутила Лада.— Я, между прочим, так и подумала. Да вот Володя что-то не соглашается со мной.
— Наклонитесь, пожалуйста,— попросил я.— Сейчас я запущу в него подушкой.
— Помалкивай, мелкий завистник,— улыбнулся Володя.— Сбежала от тебя твоя секретарша?
Я замахнулся подушкой и сделал вид, что сержусь. Потом откинулся на спину и забросил здоровую руку за голову. Я видел, что Володе с Ладой сейчас не до меня. Но мне было приятно слушать ее восторженный рассказ о Ленинграде. Если ей верить — на свете не было города лучше. Да, настал праздник и у ленинградцев. Только представить — семнадцать месяцев блокады!..
Я скосил взгляд на Ладу. Впервые она показалась мне очень красивой, видимо, радость разгладила морщины, а синие круги вокруг глаз шли ей. Потом я подумал, что ко многим сегодня пришли знакомые девушки, а к одному из соседней палаты явилась даже жена, и только вот у меня по-прежнему никого нет, но, может быть, и у меня будет любовь; правда, чем, например, плоха Ася? Я повернулся на бок и оглядел всех девушек, сидящих около раненых, дольше других задержавшись взглядом на Ладе. Да, конечно, никто из них, даже Лада, не шел в сравнение с Асей. Я долго лежал так и старался себе внушить, что влюбился в Асю, и вспоминал, с каким вкусом она одевается и вообще до чего она хороша. Внушал так упорно, что, в конце концов, мне действительно показалось, что я влюблен в нее.