– Жерар…

Мари никак не могла прийти в себя от потрясения. Жерар. Да он предавал ее с тех пор, как они были детьми. Она чуть не выкрикнула: «Чтоб ты вечно горел в аду!» – но сдержалась, только застыла посреди дорожки и уставилась невидящим взглядом в землю. Хэдли одной рукой приобнял ее, желая утешить, и так они замерли на пару минут. Потом Мари глубоко вздохнула и двинулась дальше. Когда Хэдли снова предложил ей свой локоть, она взяла его под руку, а потом прижалась головой к его плечу.

– Знаете, – проговорила она, – у меня навсегда сохранилось ощущение, что я упустила тогда свою судьбу. И если Клэр захочет уехать с Фрэнком в Америку, возражать я не стану. Не хочу, чтобы и она сожалела о том, что не сбылось.

– Простите, что причинил вам горе, – тихо произнес Хэдли. – Не знаю, готов ли я был тогда сделать предложение. Но такой ход событий был вероятен.

– Как мило, что вы это говорите.

– Это правда, – просто сказал он.

К этому времени они оказались в восточном углу парка, где был небольшой пруд, окаймленный с одной стороны прелестной римской колоннадой. Это было самое романтичное место в парке.

Мари выпрямилась и обернулась к своему спутнику.

– А знаете что, – сказала она с улыбкой, – мы ведь еще можем наверстать упущенное. Пока вы в Париже.

Он посмотрел на нее:

– Вы предлагаете, чтобы мы…

– Всегда приятно завершить неоконченную историю.

– О да.

Хэдли произнес эту короткую фразу так, что у Мари не осталось сомнений: идея не была лишена для него притягательности. Это было уже кое-что.

– Я женат.

– Вы в Париже. Никто не узнает.

– Это нужно обдумать.

– Иногда люди думают слишком много.

– А иногда слишком мало. И как тогда быть с моим сыном и вашей дочерью? Что, если они решат пожениться?

– Хорошо, когда такие вещи не выходят за пределы семьи. – Она пожала плечами.

– Так может сказать только француз.

– Но мы же во Франции.

– Мари, клянусь Богом, я бы хотел этого. – Он вздохнул и покачал головой. – Но не могу.

– Дайте мне знать, если передумаете, – попросила она.

Но он не передумал.

В мае 1925 года в Фонтенбло мистер Фрэнк Хэдли-младший и мадемуазель Клэр Фокс связали себя узами брака. На свадьбу из-за Атлантики прибыл отец жениха. Он мог задержаться лишь на несколько дней. Но все прошло отлично.

Через неделю Мари нанес визит ее друг виконт де Синь – нарядный и красивый в светло-сером костюме с цветком в петлице.

Он предложил ей руку и сердце. Прежде чем дать ответ, она попросила немного времени на раздумье.

Сыновья всегда умнее отцов. Макс Ле Сур, глядя на своего отца, Жака, испытывал озабоченность. Максу не было еще и тридцати, а его отцу перевалило за семьдесят. Но по-прежнему оставались вещи, которых Жак никак не мог понять.

И Макс взвешивал: говорить или не говорить?

Середина рабочего дня в июне того рокового года.

Спортсмены всего мира уже начали съезжаться в Берлин на предстоящие Олимпийские игры. К тому времени в Германии установился нацистский режим. Россия отказалась участвовать, но другие страны, несмотря на отдельные протесты, послали свои команды.

В Испании победа Народного фронта, составленного из левых партий, привела старые консервативные силы в ярость. С наступлением лета отношения между левыми и правыми стали такими напряженными, что в воздухе запахло грозой.

А во Франции…

В обычный день на Елисейских Полях гудели бы машины, на широких тротуарах под невысокими деревьями толпились бы люди. Но сегодня там почти не было ни транспорта, ни пешеходов – стояла пугающая тишина. Они посмотрели в сторону Лувра вдалеке. Казалось, весь Париж то ли притих, то ли вымер. Жак Ле Сур обернулся к сыну.

– Я уж и не надеялся, что доживу до этого, – признался он.

Однажды уже выдался момент, когда он подумал: вот оно, началось. Это было во время войны, когда в армии вспыхнули мятежи. Но оказалось, что Жак поспешил с выводами. Франция еще не была готова.

А вот Россия созрела. Российская революция состоялась и победила. Жак Ле Сур считал, что она неизбежно распространится повсюду, ведь теперь перед Европой имелся такой убедительный пример. Вопрос состоял только в том, кто следующий.