– Ч-черт!
– выругался я и как был, в кальсонах выбежал из комнаты. Сорвал с рожка подпрыгивающую трубу динамика.

– Алле! Кто это?
– заорал я что есть мочи в аппарат.

– Василий Иванович, - донесся до меня искаженный голос моего подчиненного.
– На нас нападают.

– Когда случилось?

– Только что! Еще не закончилось. Стреляют!

– Твою мать!
– злобно выругался я и крикнул в ответ.
– Я еду. Поаккуратней там. Понятно?

– Так точно!
– прохрипела мне в ухо трубка, и я спешно надавил на отбой.

– Варвара, штаны мне!
– заорал я, будя всех кого только можно.
– И Козинцева предупреди, пусть полицию вызывает. Срочно!

На шум выглянул заспанный Мальцев. В белоснежных кальсонах на завязках и в такой же рубахе.

– Чего шумишь, Иваныч?
– спросил он, растирая заспанную рожу.

– Напали на нас! До стрельбы дошло.

– Ох ты ж..., - мгновенно взбодрился старик.
– Ты едешь? Я с тобой!

– Нет уж. Дудки, - воспротивился я, спешно напяливая на задницу штаны.
– Случись, что как я буду перед Мариной Степановной объясняться? Что я ей потом скажу?

– Ну, тогда я точно поеду, - решил Мальцев и, не терпя возражений ни моих, ни своей дочери, стал спешно одеваться.

Через десять минут мы втроем уже неслись до нашего предприятия. Мишка тоже не захотел оставаться в стороне, вырвался из цепких лап Анны Павловны, надел штаны, накинул на прямо на голое тело пиджак и прихватил с собой пистолет. Мой короткоствольный "Бульдог" тоже болтался в кармане пиджака, вселяя в меня малую толику успокоения. Мальцев же поехал с голыми руками, но лицо у него было такое суровое, что думалось, будто у него подмышкой спрятан целый пулемет "Максима". Он был готов серьезной драке.

Мы прилетели на наш завод, когда уже все закончилось. На проходной были разбиты фонари, стекла выбиты и с мясом выломана из косяка наружная дверь. Нас встретил Василий.

– Ну что?
– с ходу прокричал я обеспокоенно.

– Нормально все, Василий Иванович. Всех скрутили, - ответил он довольно и поздоровался за руку с Мишкой и на всякий случай с Мальцевым.

– Говорят - стреляли?

– Да, - кивнул он.
– Был тут одни смелый, стрелять в нас вздумал. Ну, так мы его....

– Неужто убили?
– ужаснулся я, пытаясь рассмотреть в потемках кровь.

– Зачем убили? Ногу прострелили и все. Потом я ему лично зубы пересчитал. Лежит он сейчас в комнате спеленатый - страдает в свое удовольствие.

– А остальные?

– И остальные там же, - подтвердил мою догадку Василий.
– Никто не ушел. Всех взяли.

У нас как гора с плеч свалилась. Пережили мы этот давно ожидаемый ужасный день. Мальцев сразу расслабился, вытер потный лоб рукавом, будто сбросил с себя невидимый, но такой тяжелый пулемет.

– Сами-то как?
– поинтересовался я, когда слегка успокоился.
– Пострадавшие есть?

– Да не, все в порядке. Мы их лихо скрутили, они даже сделать ничего не смогли. Как дети, честное слово.

В помещении было темно. Единственная уцелевшая керосиновая лампа не могла дать много света и потому по стенам прыгали длинные черные тени. Видимо, от пережитых тревог и волнений, эти прыгающие сумерки меня раздражали. В глаза словно песка сыпанули и они заслезились. Я отвернулся от белого пламени одинокой керосинки и пальцами потер по векам, разгоняя застоявшуюся кровь.

– Ты что там - плачешь что ли?
– недоуменно спросил меня Мишка.
– Ты чего?

– Да нет, свет просто..., - ответил я, понимая как нелепо выглядит мое оправдание. И потому снова разозлившись сам на себя и заведясь, крикнул.
– Принесите еще света! Что мы как во тьме Египетской сидим?

Освещение организовали довольно быстро. Стало светло и я, наконец, смог разглядеть своих широкоплечих бойцов. Они были довольны, нервное напряжение потихоньку их покидало, они стали шутить, смеяться и вспоминать детали захвата. Василий времени даром не терял, отвел рябого в сторону и что-то ему выговаривал. Рябой вяло отбрехивался, но в целом признавал свой проступок. Как потом мне рассказали, он, когда скручивали нападавших, сильно переусердствовал и сломал об спину высокого, что был руководителем диверсионной операции, его же собственную трость.

– Дайте мне лампу, я хочу на них посмотреть, - попросил я.

Мне подали керосинку и я с другом, Мальцевым и настырным журналистом вошли в комнату, где в потемках сидели понурые мужики, которым так сильно не повезло. Я прошелся мимо каждого из них, освещая лица. Удивленно отметил грустного мужика в рваной одежде и с куском колючей проволоки насмерть вцепившейся в штанину. Такое не распутать, только ножницами вырезать. Потом ненадолго остановился возле раненого. Тот сидел, прислонившись к стене и отвернув голову. Простреленная нога была умело перебинтована прямо поверх штанины. Беглого взгляда хватило понять, что с ним ничего серьезного - просто навылет прострелянная ляжка. Кость цела, крупные сосуды не задеты. Если заражения не будет, то заживет довольно быстро.