Шрифт:
Кое-как Митя дошел до дома, постучал в дверь ногой. Мать вначале раскричалась, зачем он грязными сандалиями пачкает чистую дверь. Но, приглядевшись, ойкнула, схватилась за сердце, потом обняла сына и тихо и легонько довела до дивана. Так и уложила, прямо в обуви. Потом она звонила в «Скорую помощь», потом села в ногах, стала трогать лоб. А его морозило, так что челюсть тряслась. Мать все спрашивала: что же такое с ним произошло? Она целовала Митины руки, согревая их. А он смотрел на нее спокойными, равнодушными ко всему глазами. И от этого взгляда ей было вдвойне не по себе.
— Я уже решила, — сказала она. — Точно тебе говорю, честное-честное слово — с первой же отцовской получки покупаем тебе щенка.
И слезы у нее текли по щекам, и улыбалась она.
Что-то шевельнулось в Митиной душе, но так, самую малость. Будто бы щенок у него уже когда-то был…
— Какого захочешь, такого и купим. Ты рад?
Митя едва заметно пошевелил плечами и отвернулся.
БРАТЕЛЬНИК И ЗИНКА
Виктор выскочил на звонок, отдернул задвижку и обомлел: перед ним стоял брательник Георгий.
— Лю-уда-а, — завопил Виктор в комнату и бросился обнимать Георгия.
— Вот уж, — приговаривал он. — Вот уж… Ну никак… даже в смелых мечтах… Хоть бы телеграмму. Я бы, знаешь ли…
Виктор подхватил чемодан и, ширкая им о колено — тяжел, собака, — втащил в прихожую.
А навстречу шла Люда, в домашнем халате до пят и в талию, и поправляла ладонями бигуди.
— Жор, — все никак не мог прийти в себя Виктор. — Как же ты надумал? А я тебе хотел письмо писать.
— Вы сразу нашли? — спросила Люда.
— Таксист искал, так что сразу.
— Да, — согласилась Люда. — Что верно, то верно: таксисты нынче знают все.
Георгий прошелся по комнате; тяжело, словно на последнем усилии, прогнулась древесно-стружечная плита, ахнула, охнула, хрюкнула, квакнула под ногами Георгия.
— Концерт, — сказал Георгий.
— Концертино, — подхватил Виктор. — Под тобой скрипит, как под Людой. Когда-нибудь продавите.
— Скажешь еще, — не согласилась Люда.
Георгий был высок, на полголовы выше Виктора, массивен в плечах — вон как натянулась безрукавка; и мышцы, словно он регулярно занимается гантелями. Вообще-то для тридцати пяти лет — очень хорошо сохранившийся человек. А такой он сохранившийся оттого, что держит его в жестких лапах работа. Георгий — капитан спасательного судна, и служит он на Курильских островах.
— Вы надолго? — спросила Люда.
Полнокровно жить она могла только тогда, когда все знала точно.
— На денек, на два. Я — в Пицунду на полтора сезона.
— Пицунда — это престижно, — сказала Люда и задумалась. — Нам это не светит, по крайней мере, в ближайшее время.
— Ерунду говоришь, — немедленно рассердился Виктор, ибо увидел в этом ущемление своего достоинства. — В принципе, нам светит все.
— Ти-ишша-а… — утихомирил поднятой ладонью начавшиеся было страсти Георгий. — Приезжайте ко мне, всего делов-то…
— Гм, спасибо, мы давно с Витей не катались. — Людин тон был ироничен.
После ужина, когда гоняли крепкие чаи и говорили о том да о сем, Георгий неожиданно спросил:
— Слушай, а откуда у тебя рубашка такая?
Виктор наклонил голову, скосил глаза и посмотрел на нее, на свою рубашку: редкие тонкие красные полосы шли по желтому фону, полосы пересекались и образовывали решетку. А пуговицы обыкновенные, перламутровые.
— А я даже и не знаю, Люда все…
— Да! Это я ему купила, — подтвердила Люда. — В нашем газетном киоске.
— Неужели? — удивился Георгий.
— Совершенно точно. Я говорю ей: пачку сигарет, а она мне: только рубашки остались.
— Всю жизнь мечтал о такой рубашке.
— Да ладно… Чего в ней особенного? — сказал Виктор.
— Если хотите, посмотрю в магазинах, — предложила Люда.
— Не-ет, именно эта.
— Считай, что имеешь. Дарю. — И Виктор стал расстегивать пуговицы.
— Только на обмен, — решительным тоном заявил брат.
Он достал из чемодана прекрасный, совершенно новый коричневый костюм и бросил его на диван. Ткань укладывалась плавно и упруго, как змея.
— А что финский — не обращай внимания, — сказал небрежно, сказал пижоня, Георгий. — Финны тоже умеют делать, если захотят.
— Ну как живешь, брат? — спросил Георгий, когда Люда ушла спать.
— Как тебе сказать, жаловаться вроде грешно. Ты приехал, и мы тут же открыли холодильник, и он не пустой. И бутылка даже нашлась.
— Ну что ж, это в какой-то мере показатель.
— Да! Тебе спасибо, что с мебелью помог.
— Чепуха, сам знаешь, для меня ничего не стоило.