Так мы выиграли первый бой — обогнали распутицу в центральной части Земли.

Лагерем стали на одном из «бараньих лбов». Поверхность его почти свободна от

снега, и наша палатка стоит на сухой земле, только сани, в 10 метрах от нас, оставлены

на снегу. В лагере полная тишина. Собаки уже спят.

Мы были в работе беспрерывно полтора суток и дьявольски устали. На трудном

пути мы не прерывали съемки и обследовали обнажения. Стены ущелья оказались

сложенными [274] известняками с фауной силурийских{16} кораллов, морских лилий и

брахиопод. Далее шла область конгломерата, повидимому, переходная ступень к

кембрию.

9 июня 1931 г.

Прошли почти 32 километра местами прекрасного, местами очень тяжелого пути.

Правда, трудности были уже другого характера. Вода сегодня не беспокоила. Она в

небольшом количестве скопилась только около островка, на котором стоял наш лагерь.

Поверхность островка полностью освободилась от снега. Сани, оставленные на снегу,

за время нашего отдыха оказались на голой земле. Весна вступает в свои права по-

настоящему. Снег — там, где он лежал тонким слоем, едва прикрывавшим землю, —

исчезает буквально на глазах. Кое-где он испаряется, не оставляя даже влаги. На

участках, покрытых глубокими, утрамбованными во время метелей забоями, влияние

солнца еще незаметно. Только миллиарды снежных кристаллов горят и переливаются,

точно бриллиантовая пыль. На таких перегонах собаки бегут играючи. Сравнительно

легко мы прошли часть фиорда, занятого сползшим в воду языком глетчера. Он

занимает всю ширину фиорда, около трех километров, и лежит здесь, повидимому,

очень давно. Поверхность его покрыта огромными ледяными волнами. Собаки и сани

то ныряют вниз, то взбираются на новый гребень. В первом случае надо попридержать

сани, затормозить их стремительное скольжение, не допустить увечья собак, а во

втором — ухватиться за воз и напрячь все силы, чтобы помочь собакам выдернуть

тяжелые сани на гребень ледяной волны. И так беспрерывно, много часов. Пот струится

по лицу, застилает снежные очки, струйками щекочет спину. Но движения у нас

быстрые, стремительные. Журавлев даже напевает:

По морям, по волнам,

Нынче здесь, а завтра там.

И собак как бы захватывает это настроение. Повизгивая, они выдергивают сани на

очередной гребень и, как пушистые шары, катятся вниз. При остановке они смотрят

весело, не ложатся и оживленно помахивают хвостами.

Дальше и дальше. Ледяные гребни становятся круче. Ледниковый язык,

повидимому, уже достиг воздействий приливной волны. Появляются трещины. Итти

дальше по леднику не только тяжело, но и опасно. Прижимаемся к берегу. Мягкие,

[275] сглаженные склоны его постепенно становятся выше и круче. Вот уже зеленые

скалы, покрытые яркими пятнами оранжево-красных лишайников, вздыбились почти

отвесными стенами. Между ними видны ослепительно белые снежные поля и голубые

изломы глетчеров. Ледник, заполнивший фиорд, вплотную прижался к скалам. Между

ним и каменной стеной — глубокий коридор, одна стена которого зеленая — каменная,

другая голубая — ледяная. Иногда дно коридора преграждается каменной глыбой,

свалившейся со скалы, твердым снежным застругом или ледяным валом. Сани с трудом

протискиваются между стенами. Веерная упряжка не вмещается в узкой щели, собаки

теснят друг друга. Сани часто кренятся то вправо, то влево. Не поддержи их — они

перевернутся. Путь тяжел. Нависшие над головой выступы скал делают его еще и

опасным. Хочется скорее миновать их и выйти на простор. Мы работаем с полным

напряжением, делаем невероятные усилия, чтобы удержать сани, заставляем торопиться

собак.

Эхо наших криков и визга собак сливается с гомоном птиц. Количество их, —

если вспомнить, сколько было в апреле, — увеличилось во много раз. Тысячи и тысячи

люриков и чистиков стаями снимаются со скалы и вновь исчезают за ее выступами и в

расселинах. Моевки еще больше увеличивают сутолоку птичьего базара. Только