начинает подтаивать, потом превращается во все более и более утолщающуюся

ледяную корку на теле животного. Если вовремя не заметить этого и не остановиться,

собака погибнет. Лучшее и самое верное средство против метели при любых условиях

— переждать ее. Укрыться в палатке, сугробе или где бы то ни было и по возможности

найти защиту для собак. Даже без всякого укрытия любая метель не так страшна

собакам на свободе, как в лямке.

Сколько может продолжаться непогода — предугадать мы не могли, а чем она

угрожает в темноте полярной ночи — хорошо знали. Если мы не сможем дождаться ее

окончания и будем вынуждены продолжать путь, для собак это может быть хуже, чем

пробежать сейчас последние 40 километров. Поэтому, несмотря на усталость,

отказались от отдыха. Каждый час приближал нас к дому. Следом двигалась и росла в

лунном свете сплошная белая стена.

До дому оставалось уже менее 20 километров, когда усиливающийся ветер начал

соединять отдельные курящиеся ручейки поземки в сплошную несущуюся массу и

поднимать ее над снежными полями.

Некоторые собаки начали отказываться от работы. Особенно плохо дело было у

Гиены. Это была маленькая, трудолюбивая, но малосильная собака. Свою кличку она

получила за постоянно ощетиненную, короткую и жесткую шерсть. Это было у нее

совсем не от злости или трусости, свойственных гиене. Наоборот, она отличалась

прекрасным характером, всегда была веселой, ласковой и добродушной. Ее маленькие

глаза горели умом, а работала она с упоением. Ей всегда казалось, что другие бегут

тихо, и время от времени она подзадоривала их визгом. Во время недолгих остановок в

пути она редко ложилась: крутилась, рвала лямку, повизгивала и нетерпеливо ждала

минуты подъема. Поэтому она и уставала раньше других. А сейчас, при такой работе,

бедняга еще ободрала себе лапы. От усталости она начала падать. Я вытащил ее из

лямки и посадил рядом с собой на сани. Пес прижался ко мне, и когда я гладил его, он

лизал мне руки.

Мороз на ветру стал сильно чувствоваться. Снежная пыль то поднималась, то

прижималась ко льду. Мы влезли в совики. Собаки выдыхались с каждым часом. На

моих санях, рядом с Гиеной, уже сидел Штурман. Луна попрежнему лила свой свет. В

его серебристом потоке мы, наконец, увидели впереди барьер Среднего острова. Бой

был выигран. Отсюда мы могли выйти к нашему домику в любой метели. Это

позволило нам, несмотря на усиливающуюся метель, сделать часовую остановку и

скормить собакам остатки галет. После [138] остановки связали общим ремнем обе

упряжки, чтобы не потерять друг друга в поднявшейся снежной пыли, и, сделав

последнее усилие, в 3 часа 30 минут (7 декабря) подошли к базе.

Этот рейс буквально был вырван у полярной ночи. Всего мы находились в пути 56

часов, спали за это время только 7 часов, а за последние 23 часа прошли 98 километров.

Пока мы распрягали и кормили собак, а потом сами, засыпая за столом, ели яичницу,

метель уже разыгралась по-настоящему. За стенками домика, будто злясь, что упустил

свои жертвы, выл и метался ветер. Нам он был теперь уже не страшен, собакам тоже.

На исходе полярной ночи

Небо было ясным, воздух недвижим. И все же, несмотря на полный штиль, 38-

градусный мороз пробирал до костей. Он обжигал лицо, хватал за руки, едва их вынешь

из рукавиц. Суставы пальцев сначала как бы попадали в раскаленное железо, а через

несколько минут начинали белеть. И после пальцы, даже спрятанные в рукавицы,

некоторое время оставались негибкими и плохо держали предметы. Опушки меховых

капюшонов быстро покрывались изморозью, она оседала на ресницах и бровях.

Поэтому они казались седыми, а мы начинали походить на насупившихся стариков.

Таким было утро 28 января, в которое мы вышли в свой очередной рейс на

Северную Землю. Такой была погода, все время сопровождавшая нас в этой поездке.

Мерзли мы изрядно, но все же это казалось только маленьким неудобством по

сравнению с яркими впечатлениями нескольких дней путешествия.

Перерезав пролив и перевалив через Средний остров, мы вышли на ровный