суровую природу, преодоление всяких трудностей, борьбу со стихией и приключения. А

их я узнал с детства.

Уже с десяти лет я нередко сопровождал старших братьев на охоте на крупного

зверя в дальневосточной тайге. Здесь я впервые увидел могучие паводки таежных рек;

бывали случаи — спасался от грозной, но захватывающей по красоте стихии лесных

пожаров; в лунном свете августовских ночей видел лося, отзывающегося на звук

охотничьей трубы; отсиживался на березе от разъяренной медведицы; прислушивался к

шороху змей в травах Амурских болот; следил за распусканием почек весной и за

переходом зелени в багрянец осенью; спал в зимние морозы у костра из стволов кедра и

наблюдал в ночной темноте фосфорический свет рысьих глаз, а в двенадцать лет увидел

прыжок тигра, смертельно раненного охотником.

Встречался я здесь и с таежным людом — с золотоискателями, с охотниками на

зверя и за жень-шенем, с выходцами из Китая, летом тайно засевавшими среди тайги

маковые [33] поля для сбора опиума. В тайге всем хватало места. Здесь могли

встретиться и подонки капиталистического общества, и боровшиеся с ним

политические ссыльные, и личности, скрывавшиеся под общей кличкой челдона или

именующие себя Иванами Непомнящими.

Часто природа была здесь враждебной — необходимо было беречься зверя,

непогоды, непролазной чащобы. Мальчишкой я наблюдал или инстинктивно угадывал,

как изобретательны были люди в борьбе с природой, с каким упорством противостояли

ей, подчиняли ее, с какой энергией прокладывали тропы там, где не ходил даже зверь.

Это был сильный и смелый народ. Слабым, изнеженным и нерешительным здесь

не было места. Но главное — все эти люди любили тайгу, умели понимать ее и по-

своему наслаждаться природой.

А какие рассказы можно было слышать от охотников у ночного костра — голова

кружилась!

Среди таежников я получал первую жизненную закалку, старался подражать

сильным и смелым и учился любить природу.

Случай однажды свел меня с интереснейшим человеком, более значительным, чем

все, кого я видел. Пятнадцати лет я оказался в роли полевого рабочего, или скорее

мальчика на побегушках, в отряде В. К. Арсеньева — знаменитого исследователя

Уссурийского края, знатока и тонкого ценителя природы, превосходного писателя. Он

вытащил меня из Хабаровского ночлежного дома, «комфортом» которого в течение двух

зим я вынужден был пользоваться во время учебы в городском училище, добывая

скудные средства на существование «веселой» работой уличного продавца газет.

Целое лето я провел в тайге бок о бок с этим замечательным исследователем,

учась у него разбирать сложную жизнь природы, заслушиваясь по вечерам

увлекательнейшими рассказами о путешествиях.

Скоро грянула социалистическая революция, очистившая воздух старого мира,

как гроза, пронесшаяся над тайгой. Я одним из первых почувствовал блага революции

— получил возможность поступить в среднюю школу. Государственная стипендия

окончательно избавила меня от омута ночлежного дома.

Потом гражданская война — участие в партизанском движении, а следовательно,

вновь родная тайга. Только не в Биробиджане, как раньше, а в Приморье и на

Тихоокеанском побережье.

Теперь я полюбил отвоеванную народом землю и природу еще больше, глубже

хотел ее познать. Любовь к природе [34] переплелась с мыслями о переустройстве,

процветании и могуществе обновленной революцией родины. Мечты о путешествиях

приобрели новую окраску, наполнились новым содержанием.

Арктика стала занимать в них главное место потому, что на карте полярные

страны выглядели огромным ледяным венцом нашей страны. Они были наши, эти мало

исследованные просторы, с их своеобразной природой. И на фоне этой природы передо

мной рисовались сильные, упорные русские люди, наши старинные землепроходцы, о

которых я теперь уже многое знал. Они ничем не уступали самым прославленным

иностранным путешественникам; превосходили их смелостью, пытливостью и