берега почти не было. Ветер, хотя и несколько ослабевший, продолжался. [301]

У гряды торосов попрежнему стояло озеро, растянувшееся на многие километры.

Съемку не прерывали. То и дело приходилось останавливаться, чтобы взять новый

азимут в том или ином изгибе берега. Худо ли, хорошо ли, мы все-таки проходили один

километр за другим, все больше и больше продвигаясь к северу. В душе мы уже были

благодарны ветру, принесшему нам вчера столько неприятностей. Похоже было на то,

что сейчас он работал на нас, сгоняя воду с прибрежного льда. Но наша благодарность

была преждевременной. На десятом километре мы достигли кута залива. Берег здесь

повернул на юго-запад, и на пятнадцатом километре небольшая излучина в глубину

берега стала перед нами непроходимой преградой. Ветер нагнал сюда массу воды; она

шумела и бурлила, а по ее поверхности ходили волны. И приливо-отливная трещина и

береговой забой были под водой. Оставался только берег, но с него в вершину излучины

с шумом несся такой поток, переход через который был немыслим. На сегодня нам путь

был отрезан.

Попробовали пробиться берегом, покрытым неглубоким снегом. Но чем дальше

мы углублялись, тем больше становилось преград. Поток разделился на два рукава. В

каждый из них впадали десятки ручьев. Все притоки, овражки и ручьи за зиму были

забиты глубокими снежными заносами. Сейчас снег превратился в жидкую кашицу.

Вода еще не везде пробила себе русла, но, как правило, пропитала снег до дна. Собаки

здесь не могли ни итти, ни плыть. Сани погружались в снежное месиво, и мы еле

вытаскивали их. Работая по пояс в ледяной жиже, мы настойчиво искали проходимого

пути. Но проклятым овражкам и ручьям не было конца. Местами мы не только не

решались загнать в них собак, но и сами опасались забрести туда, чтобы не погрузиться

с головой. Собаки выбивались из сил, мерзли и беспрерывно дрожали. Они не

отказывались работать, а просто не могли. Но и это еще не все. Тяжелые тучи заволокли

небо. Скоро все покрыл такой густой туман, что мы видели только размытые силуэты

соседней упряжки.

Дальше итти было безрассудно. По своему следу вернулись к морю.

Остается одно — ждать, пока не промоет прибрежный лед и не обежит вода.

Ждать, чего бы это ни стоило. Мучая собак и самих себя, мы все равно ничего не

достигаем. Попробуем взять терпением и выдержкой.

Сейчас сидим в палатке. Стянули с себя мокрую одежду. Сушить ее не на чем —

экономим керосин. Дождь сменяется [302] снегом. Отжатое белье сушим на себе, сидя в

спальных мешках. Согреваемся крепким кофе.

Собаки лежат точно мертвые. Их можно переносить с места на место, и они даже

не шевелятся. Удивительно, как только они выдерживают такой путь.

Мы купаемся в ледяной воде всего лишь 4—5 часов в день и то коченеем, а они —

беспрерывно. Их лапы разбиты и кровоточат. Они неохотно берут пищу, хотя порции

пришлось сократить.

2 июля 1931 г.

До сего времени мы мокли снизу. Теперь поливает сверху. Начавшийся вчера

дождь лил всю ночь и сегодня продолжается весь день. Крупные капли барабанят по

палатке. Иногда шум затихает. Дождь переходит в мелкий, моросящий сеногной, но

вскоре, словно вновь собравшись с силами, опять начинает лить густыми струями.

Одежда, как и вчера, лежит мокрой грудой в углу палатки. Собаки под проливным

дождем не издают ни звука. Укрыть их негде. В палатке даже людям тесновато, тем

более — прислониться к полотнищу нельзя. Сейчас же потечет вода. Мы сидим в одном

белье, высушенном на собственном теле. Почти не вылезаем из мешков. Теперь для нас

это единственная возможность быть сухими.

3 июля 1931 г.

Все так же: с утра дождь, потом туман и снег и снова туман. Слабый ветер с юго-

запада. Лед частью подняло, частью освободило из-под отступающей воды. Можно

было бы итти, но в конце следующего перехода нам необходимо закрепить съемку на

пройденном участке астрономическим пунктом. Для этого надо видеть солнце, то-есть