широкими промоинами, я заметил опасность и криком остановил караван.

Осмотревшись, мы ужаснулись. Кругом сплошь зияли отдушины. Узкие перемычки

льда были настолько тонки, что вибрировали под ногами. Было совершенно непонятно,

как мы до сих пор не провалились. Развернуться было уже невозможно. Пятясь назад,

волоча сани и собак, мы с величайшими предосторожностями и напряжением

выбрались на безопасное место.

Выйти на мыс оказалось тоже сложным делом. Несколько больших речек,

собирающих воду с ледникового щита, успели образовать здесь широкую прибрежную

полынью. На границе ее мы с трудом нашли небольшую перемычку между двумя

промоинами, вылезли по ней на берег и облегченно вздохнули.

Трудный и необычный день остался позади. На 26 километров мы приблизились к

нашей базе.

Вокруг нашей палатки много цветущего мака. Видны незабудки [310] и

камнеломки. Много мхов. Среди них пробиваются метлики, и кое-где видны тонкие

нежные побеги полярной ивы. На илистых берегах двух лагун очень много старых

гусиных следов. Сейчас самих птиц здесь не видно. Очевидно, они собираются сюда на

линьку.

12 июля 1931 г.

Тронулись в дорогу около полудня. Там, где накануне по узкой перемычке

выбрались на берег, сегодня путь уже не существовал. Насилу перебрались на морской

лед. Через два часа, обогнув мыс, увидели знакомые места.

На севере синели возвышенности мыса Серпа и Молота, а к северо-западу

виднелась узкая-узкая полоска земли. Это был полуостров Парижской Коммуны,

замыкающий залив Сталина. К западу от него, почти неуловимой линией, намечались

острова Седова. В конце их находилась база экспедиции — там лежал конец нашего

трудного путешествия.

Повеяло чем-то родным, теплым и близким. Даль сулила нам покой и отдых.

Измучились мы сильно, обросли и оборвались, похожи на бездомных бродяг или каких-

то пещерных жителей. Еще больше измучены и требуют отдыха наши собаки.

Однако мы далеки от сознания победы и радости оконченного дела. Дорога

поистине страшна. Сколько времени мы будем добираться до синеющей вдали линии,

неизвестно. Самый тяжелый вариант нашего путешествия — возможность быть

отрезанными вскрывающимися льдами от базы — все еще не исключен. Поэтому и

успокаиваться еще рано. Необходимо собрать все силы, упорно, шаг за шагом

пробиваться вперед и стойко переносить трудности. А их еще немало.

Сегодня прошли 16 километров. Двигались уже по льду залива Сталина. Вблизи

берега лед здесь не вскрывался, повидимому, много лет. Он когда-то был торошенным.

С годами все вершины торосов стаяли, и вместо них остались лишь высокие

округленные бугры. Среди них вода разъела глубокие ямы. Ежеминутно собаки и сани

погружались в воду и тут же должны были подниматься на очередной бугор. Ледник

снова захватил берег. Помня вчерашний кружевной лед, мы старались держаться от него

на почтительном расстоянии. Начали попадаться перпендикулярные берегу трещины,

настолько широкие, что представляли трудности для переправы. Резкий холодный ветер

с юго-запада дополнял все испытания пути. Собаки теряли силы. На 10-м километре

отказался итти Архисилай. Бедняга бежал в лямке до последних сил. Наконец лег прямо

в воду и не мог встать. Большего от него требовать нечего. Положил на сани. Еще через

два [311] километра рядом с ним положил Юлая. Я остался без передовика. Роль

передовика стал выполнять сам, забегая то справа, то слева от упряжки и направляя

собак на нужный путь. Перед концом перехода свалился в одно из бесчисленных озер.

Вода дьявольски холодна. Поистине нужно иметь собачье терпение, чтобы переносить

ее ежедневно.

Наконец мы опять добрались до конца ледникового щита. Край его отвернул в

глубь Земли. Рядом лежал берег, усыпанный цветами полярного мака. Мы попытались

выбраться на этот цветущий берег, показавшийся нам раем. Но рай, как и полагается,

оказался недоступным. Широкая трещина и заберег позади нее преградили нам путь. В

рай можно было попасть только в лодке, но перевоза здесь не было. И собаки и сами мы