снова сидеть и ждать. А так как сидеть всюду одинаково, то решили не двигаться с

места.

4 июля 1931 г.

Все так же, все то же. Целый день небо окутано тучами. Крупными хлопьями

падает снег, а в короткие перерывы густой мокрый туман скрывает весь мир.

Температура воздуха в полдень +0,2°. Падающий снег не тает. К вечеру полная картина

поздней осени — все бело. Барометр упал и по всем признакам не собирается

подниматься.

После полудня я, натянув на себя мокрую одежду, пошел на разведку. Теплилась

тайная надежда увидеть медведя. Прошел километров пять от лагеря — никаких

признаков зверя. В такую погоду даже тюлени предпочитают не вылезать из моря. [303]

Вода ушла под лед. В заливе, где два дня назад было бурное озеро, теперь почти

голый лед.

Густой туман заставил меня повернуть обратно в лагерь. На берегу нашел

несколько мелких обломков плавника. Некоторые из них еще свежие и могут послужить

дровами. Повидимому, льды вскрываются здесь довольно часто. Всюду видны

выброшенные на берег водоросли и раковины моллюсков — следы прибоя и осенних

штормов.

5 июля 1931 г.

То же, что и вчера. Беспрерывно снег и туман. Кругом все бело. После полудня

барометр пошел на повышение, но перелома в погоде пока нет.

Если завтра не будет надежд на ее улучшение, придется астрономические

наблюдения оставить до лучших времен. Запасы собачьего корма позволяют нам

потерять только один лишний день.

Во всяком случае, завтра двинемся в путь и остановимся на сутки для

определения астрономического пункта, только если появится солнце.

Наступило время думать о возвращении на базу во что бы то ни стало. Пойдем со

съемкой, а астрономически закрепим ее в будущем».

Соблазн

«6 июля 1931 г.

Нет, удача все же с нами! И мы сумели ею воспользоваться. Наше положение

изменилось к лучшему.

Еще вчера, боясь потерять собак, мы обсуждали возможности некоторого

сокращения объема наших работ и совсем было решили не ждать солнца, оставить на

будущее определение астрономических пунктов и по возможности быстрым маршем

итти на главную базу экспедиции. До нее не менее 150 километров, а дорога такая, что

теперь переход в 10 километров мы считаем уже достижением. Собачьего корма

оставалось только на пять суток. Последние дни мы их кормили через день. Бедняги,

чтобы чем-нибудь наполнить желудки, начали есть глину.

В общем перспективы всего лишь 12 часов тому назад были совсем

нерадостными: большой путь впереди, отчаянно трудная дорога, изнуренные собаки,

пятидневный запас корма для них и необходимость сокращения наших работ. Наше

выступление из лагеря не ознаменовалось ничем, кроме гложущего чувства тревоги за

собак и работу. [304]

За 12 часов мы подвинулись только на 8,5 километра. И этого оказалось

достаточно, чтобы неузнаваемо изменить наше положение.

На 8-м километре пути, осматривая в бинокль дорогу, я заметил недалеко от

берега медведя. Он уходил в море. Через 10 минут мы вышли на его след. Собаки,

почуяв зверя, насторожились. До медведя было километра полтора ровного, местами

залитого водой льда. Дальше шел торошенный лед, к границе которого приближался

медведь.

Но собаки были измучены, а близкое соседство торошенных льдов не давало

уверенности, что добыча не уйдет. При погоне можно было еще больше изнурить собак

и, не догнав зверя, оказаться в еще худшем положении.

Что делать? Рисковать, веря в себя!

На разгрузку саней и перепряжку собак потребовалось только несколько минут.

На восьми наиболее сильных собаках я пустился в погоню. Наш медвежатник Тяглый

мчался впереди по следу зверя. За ним неслась упряжка. Сани то и дело заливало водой.

Скоро на мне уже не было ни одной сухой нитки.

Медведь заметил собаку, бросился ей навстречу, но тут же, поняв опасность,

повернул назад и быстро скрылся в торошенных льдах. Тяглый догнал его там, однако,

опасаясь в тесноте попасть в лапы зверя, только бежал за ним и лаял, сохраняя

приличную дистанцию.