Выглянувшее солнце залило лучами наш маленький «водоплавающий» караван. На 27-

м километре мы вышли на полуостров Парижской Коммуны. Беспокоивший нас залив

остался позади.

Ближайшая цель была достигнута.

Наш лагерь разбит на низком, глинистом берегу. Здесь тоже достаточно воды. От

нее защитил нас только брезент, разостланный внутри палатки.

Таким был вчерашний день. Сегодня нет ни грозы, ни ливня. Зато целый день

стоит непроглядный туман, дует холодный северо-восточный ветер и время от времени

валит густой снег. Видимость только изредка достигает 200—300 метров, а большую

часть дня не превышает 30—40 метров. Нам надо сомкнуть свой маршрут с конечной

точкой прошлогодней съемки. Она где-то совсем недалеко. Но при такой видимости ни

о какой съемке нечего и мечтать. Сидим в палатке и ждем погоды.

Собаки мокрыми клубками лежат в слякоти и не поднимаются. Вода и сырость не

дают им отдыха даже на стоянке. А изнурены они до последней степени. И в основном

не от работы. Тянуть сани не так уж тяжело — груз давно поубавился. Собаки теряют

силы от потери крови. Поверхность льдов, по которой мы идем, теперь сплошь усеяна

острыми кристаллами и напоминает не то бесконечную пилу, не то терку. До сего

времени мы давали собакам полкилограмма пеммикана в сутки. Этого количества пищи

вполне достаточно в обычных условиях при умеренных зимних морозах; но [317]

теперь такого рациона вряд ли хватает только на восстановление потерянной крови. В

этом основная причина изнурения животных. Приходится удивляться, что они еще

могут работать. Самому больно понукать их, особенно загонять в воду, да еще при

ветре и такой температуре, как сегодня. Поэтому мы не очень ропщем на туман,

приковавший нас к этому месту, хотя нам и следует торопиться. Завтра мы скормим

собакам последний пеммикан, а до дома еще более 50 километров. Но лучше, в случае

необходимости, убить двух-трех собак на корм остальным, чем потерять большую часть

упряжек.

18 июля 1931 г.

Ночью туман рассеялся. Немедленно натянули на себя попрежнему мокрую

одежду и пустились в путь.

Через 15 километров, пройденных вдоль западного берега полуострова, нашли

знак в конечной точке прошлогодней съемки и сомкнули маршрут. Теперь вся

центральная часть Северной Земли ляжет на карту. Мы уверены, что ляжет она с

достаточной точностью. Это дает нам полное удовлетворение, оправдывает испытанные

трудности.

Наша работа окончена. Теперь остается добраться до дома и по возможности

сохранить собак. Надо пройти еще километров сорок — сорок пять. Осилить их будет

нелегко, но утешает мысль, что они будут последними.

После трехчасовой передышки двинулись дальше. Сначала сделали попытку

выйти прямо на острова Седова, но на пути встретили полынью около километра

шириной. С северной стороны островов виднелось много воды. Местами она была

почти черного цвета. Значит, и здесь лед был уже размыт. Решили итти прямо на запад

по льду пролива Красной Армии.

Здесь лед внешне выглядел крепким, но буквально весь был залит водой. В

середине перехода собаки беспрерывно плыли на протяжении пяти километров. Сани

залило, а сами мы брели в метровом слое воды. Дальше воды было меньше, но все же

на протяжении 15 километров мы не видели ни одного метра, свободного от нее. Чтобы

дать передышку собакам, возможность хотя бы стряхнуть с себя воду и обогреться,

останавливались, втаскивали всех животных на сани, а через полчаса вынуждены были

снова гнать их в воду. Две собаки не выдержали и свалились мертвыми в лямках.

Другие, окончательно измученные, падали в воду и не хотели подняться. Одну за

другой мы вынимали собак из лямок и клали на сани. К концу перехода на моих санях

лежали три собаки. Только на пятнадцатом километре мы нашли выступающую из воды

старую торошенную льдину, площадью около 50 метров, [318] и поставили на ней

палатку. Некоторые собаки отказались от мяса своих погибших сородичей. Отдали им