Вырубая ступени уже перед самой берлогой, я намеренно отклонился в сторону от

отдушины, и мы оказались на метр сбоку от нее. Стоять на кругом снежном склоне

было невозможно. Надо было вырубить хотя бы небольшую площадку.

Журавлев взял топор и едва успел сделать несколько ударов, как медведица сразу

же высунула голову, угрожающе рявкнула и так же быстро исчезла. Охотник вздрогнул

от неожиданности, невольно сделал шаг назад и — не схвати я его за руку —

неминуемо скатился бы вниз.

— Вот лешой! Напугала-то как, чуть вниз не полетел!

— Теперь понял, почему мы не вылезли прямо против отдушины, а стоим сбоку?

— Еще бы не понять! Ведь не канарейка в клетке, а медведица в берлоге. Сердце

так и замерло!

Глухое рычание и злое фыркание доносились из-под забоя, но зверь больше не

показывался.

Когда были вырублены площадки по обеим сторонам берлоги, я предложил

Журавлеву взять на прицел отдушину и предупредил:

— Только не зевать и бить наповал. Иначе раненую медведицу уже не выманить,

придется самим лезть в ее объятия.

Сам я сунул в берлогу шест. Раздалось громкое рычание, послышался хруст

дерева. Обратно я вытащил шест уже с обломанным концом. Так повторялось несколько

раз. Наконец, предупредив товарища о полной готовности, я глубоко сунул шест, ткнул

им зверя и быстро выдернул обратно. Медведица, потеряв самообладание, бросилась за

шестом, наполовину высунулась из берлоги и тут же была остановлена пулей.

Через час мы продолжали путь. Сани Журавлева были догружены мясом, а на

моих сидели два медвежонка. Это были брат и сестра, тут же названные Мишкой и

Машкой. Каждый из них весил килограммов десять-двенадцать. Зверят, казалось,

совсем не испугала новая обстановка. Сладкое сгущенное молоко сразу пришлось им

по вкусу. На остановках они [360] лезли к рукам и сосали нам пальцы, а в дороге, когда

сани начинало подбрасывать на неровностях пути, цепко держались за подостланную

оленью шкуру. Журавлеву, ехавшему позади, теперь совсем не нужно было понукать

свою упряжку. Собаки, видя перед собой медвежат, не отставали от моих саней. Когда

собаки подбегали близко, Мишка и Машка начинали сердито фыркать, совсем как

взрослые медведи, иногда цеплялись за мою спину, словно искали защиты. Ночью они

спали в палатке и совсем не беспокоили нас.

* * *

В конце шестого перехода мы разбили лагерь на мысе Свердлова, а на следующий

день, в 8 часов утра, уже были готовы к выходу. Впереди предстоял интересный день.

Перед нами лежал пролив Шокальского. Его воды еще не пенил ни один корабль;

ни лыжня, ни след саней, ни след человека еще никогда не пересекали его льдов. Нам

первым предстояло проложить путь через неизвестные пространства. Это создавало

праздничное настроение.

Надо было выбрать направление. С высокого прибрежного тороса мы

осматривали предстоящую дорогу. Солнечное утро и прекрасная видимость открывали

перед нами широкую панораму. Ближайшая точка берегов острова Большевик

виднелась прямо на востоке. До нее от мыса Свердлова было не более 35—40

километров. Отсюда берег острова уходил на юго-юго-запад. Возвышенность на берегу,

с ее ровной плоской поверхностью, изредка прерывалась узкими щелями, повидимому

фиордами. Правильная геометрическая форма возвышенности придавала всему берегу

острова Большевик вид строгой крепостной стены, протянувшейся на десятки

километров. В одном месте плато как бы обрывалось, но на некотором расстоянии,

позади кажущегося обрыва, стена снова продолжалась. Можно было заключить, что

граница плато в этом месте делает небольшой изгиб к востоку, а затем вновь

направляется на юго-юго-запад. Там возвышенность представлялась лишь сияющим

силуэтом, который на юго-востоке от нашего наблюдательного пункта заканчивался

резким уступом. Не могло быть сомнения, что именно этот уступ и видели в 1914 году

моряки со стороны пролива Вилькицкого, а потом нанесли его на карту под именем