хотелось поскорее увидеть будущих четвероногих помощников. Я отодвинул двери

вагона. Вой оборвался. Несколько псов рванулись на цепях и, как вкопанные,

остановились у входа.

Ребята сначала отпрянули, но, увидев, что собаки привязаны, осмелели и

сгрудились у входа. Кто-то бросил кусок хлеба. Псы рванулись, лязгнули зубами, и

кусок исчез. Потянулись руки с новыми ломтями. Видя такие дары, собаки,

привязанные близко у дверей, охотно завязывали мимолетную дружбу, позволяли

ребятам трепать себя и называть, повидимому, совсем неожиданными именами.

— Шарик! Белка! Кудлан! Козел! Полкан! — кричали дети, а собаки

повертывались на каждое имя в надежде получить новый кусок хлеба. Это развеселило

зрителей. Смех и шутки летели из толпы.

Вдруг все смолкло. Ребята тревожно всматривались в полутемный угол вагона.

Там изумрудно-зеленым светом горело несколько точек. Иногда, на какие-то секунды,

свет их становился рубиновым.

— А там кто, дяденька? [54]

Пришлось объяснить, что собаки с такими глазами происходят с реки Колымы. На

свету глаза у них почти белые, а в темноте горят вот как сейчас. Это одна из лучших

пород ездовых лаек — сильные, выносливые, не боящиеся самых страшных морозов.

Я успел прощупать взглядом всю стаю. Увидел, что колымских собак лишь

несколько штук, и мысленно пожалел об этом. Кроме «колымок», здесь были

прекрасные оживленные лайки с хорошей грудью, стройными крепкими ногами и

плотной густой шерстью. Только несколько псов лежало спокойно и не обращало

никакого внимания на все происходящее. Я влез в вагон и по очереди осмотрел их

пасти. По зубам было видно, что эти псы достаточно пожили и поработали. Это и

сделало их такими спокойными. Но другие встретили меня рычанием, скалили зубы;

однако после окрика и уверенных движений быстро смирились и дали, хотя и не совсем

охотно, осмотреть себя.

Один здоровый молодой пес, как только я отвернулся от него, вцепился в лапу

своего соседа. Раздался визг. Все остальные бросились в сторону дерущихся. Короткие

цепи не давали возможности принять участие в потасовке. Стая рычала, лаяла и

хрипела, давясь на цепях. Щелкнул кнут нанайца, порядок восстановился. Псы,

лишенные своего излюбленного удовольствия — хорошей драки, молча, скаля зубы,

заняли свои места.

Несмотря на наличие нескольких старичков и слабосильных, я все же остался

доволен знакомством с будущими помощниками. Раздобыть собак для экспедиции было

самой трудной задачей. Теперь они были доставлены. А некоторый отсев неминуем.

При моем выходе из вагона придвинулись поближе взрослые зрители. Вновь

посыпались вопросы. Пришлось рассказать, что собаки, закупленные в низовьях реки

Амура в нивхских и нанайских стойбищах, сначала ехали по Амуру в Хабаровск, откуда

через весь Советский Союз едут в Архангельск, дальше будут посажены на ледокол и

отправятся в Арктику, а там будут возить груз и помогать при изучении еще

неизвестных земель.

Я не обманывал слушателей. Собаки действительно проделали большой путь.

Срок, в который они были подысканы, закуплены и доставлены, был рекордным.

Экспедицию утвердили в последние дни марта. До выхода в море оставалось три с

половиной месяца. За это время надо было получить ездовых собак.

Я побывал в Архангельске. Это — пункт выхода экспедиции в море. Найти здесь

собак было наиболее желательно. Я знал, [55] что город и прилегающие районы в

какой-то мере ежегодно снабжали собаками Новую Землю, что и порождало у меня

некоторую надежду. Действительность оказалась плачевной. Ездовых лаек здесь не

было. На Новую Землю сбывались преимущественно дворняги и помеси их с сеттерами

и лягавыми. Предлагали их и мне. Пытались всучить даже пинчера, уверяя, что это

незаменимый пес. Однако расхваливание не могло улучшить качество товара. Рухнула

слабая надежда на получение собак и с Новой Земли, лежащей на будущем пути

экспедиции. Если там и можно было бы приобрести собак в достаточном количестве, то

это были бы представители той же неподходящей для нас «архангельской» породы.