сначала даже растерялся. Потом его лицо засияло от удовольствия.

«Э! Ты что же, петь умеешь? А ну еще! Ну, смелее!»

И собака снова подала голос. Она уже наполовину протиснулась в камбуз, и

умиленные кок и его помощники склонились над ней. Еще одно тремоло и... жирный

кусок говядины исчез со стола.

С этого дня Мишка стал фаворитом камбуза, развлекал его обитателей и получал в

награду вкусные куски и кости. Он настолько освоился со своей ролью, что когда видел

камбуз [77] закрытым, становился на задние лапы, а передними скреб железные двери и

выл до тех пор, пока заветная дверь не приоткрывалась и из нее не высовывалась рука с

куском мяса. Так Мишка выделился среди других собак и завоевал популярность у

экипажа. На корабле только и было слышно: «Мишка Мишенька! Мишуня!» Один

Журавлев не разделял восторгов команды. Охотник считал, что каждая собака должна

содержаться, по его выражению, «в страхе божьем» и уважать своего владыку —

человека. Он презрительно звал собаку не Мишкой, а подхалимом. Однако симпатии к

собаке всех обитателей корабля были настолько велики, а кок так разрекламировал ее

ум, что презрительная кличка Журавлева не имела успеха, и Мишка остался Мишкой —

общим баловнем.

Для упряжки мне нужны были два передовика. Особенно мне хотелось сделать

передовиками Варнака и Полюса. Они были самыми сильными, да и выглядели очень

представительно. Буквально красавцы! Но увы! Варнак не мог понять, чего я от него

хочу. Он с истинно собачьей доверчивостью смотрел мне в глаза, съеживался от крика

или бросался в совсем ненужную сторону. Бить я его не мог — тянул он честно. Силой

он выделялся, и всю ее вкладывал в работу. Но передовиком он быть не мог. Полюс

оказался способнее. Скоро он начал понимать мои требования, но мечущийся рядом

Варнак мешал ему. Наконец рядом с Полюсом я поставил Мишку. Через час новичок

уже понимал, что нужно делать при той или иной команде, и ученье стало

налаживаться. Правда, иногда Мишка начинал капризничать и пытался казаться

совершенно глухим. Тогда приходил на помощь кнут и моментально возвращал Мишке

и слух и понятливость. Работал Мишка с прохладцей, из лямки не лез, постромку

натягивал бережно, точно боялся порвать ее. Но пока мне от него нужно было другое —

понимание команды, что он скоро усвоил. Так Мишка и Полюс стали моими

передовиками. После нескольких дней тренировки кнут опускался уже только на

лодырей, моя ругань и визг собак раздавались реже. Я был уже уверен, что могу ехать в

любом направлении и вести за собой упряжки товарищей.

Но иногда за кнут приходилось браться и во внеучебное время. Это — когда надо

было прервать любимый собачий спорт — драку. Дерутся они отчаянно, с азартом.

Причин для драки бесконечное количество: и неподеленный кусок, и ревность к

хозяину, и неосторожное движение соседа, и занятое место, и спутавшаяся цепь, и

просто избыток сил и энергии. Мы бы не возражали против этого развлечения наших

помощников, если бы у них не было привычки, унаследованной, повидимому, от своих

предков волков — нападать всей стаей на [78] одного. Как правило, бой начинают двое.

Но стоит одному из них оказаться сбитым на землю, как на него обрушивается вся стая.

Тогда только энергичная работа кнута может спасти несчастного от гибели. После такой

свалки всегда несколько собак оказывались с окровавленными ушами, а другие по

нескольку дней прыгали на трех лапах.

Встречаются среди собак настоящие задиры, хулиганы и провокаторы. Вот серый

пес, с горящими умными глазами, с плотной волчьей шерстью, отличающийся от волка

только покорностью человеку да задорно загнутым вверх хвостом. Зовут его Бандит.

Имя оскорбительное даже для собаки. Но оно пристало к псу не случайно. Эта собака

доставляла нам немало хлопот. Она не терпела спокойствия в собачьем обществе и

была по-настоящему довольна, если ей удавалось затеять свару.

Делалось это так: уставшие за рабочий день собаки распрягались и до кормежки