Что это? Неужели опять отдельные мелкие острова? Или мы идем глубоким заливом и

перед нами все же сама Северная Земля. Курса упрямо не меняем.

Погода совсем выправилась. Полный штиль. Дорога тоже улучшилась. Только

иногда попадаются участки голого, колючего, старого льда. Здесь приходится

сдерживать собак, чтобы не изрезали лапы. Пока они бегут весело, и мы с каждым

часом яснее видим таинственные берега.

В 16 часов делаем короткий привал. Даем собакам по куску мяса. Не разбивая

палатки, под защитой саней разжигаем примус, растапливаем снег, разогреваем

консервы. Бесконечное снежное поле служит скатертью. Охотник меня в шутку

спрашивает, сколько можно было бы посадить гостей [87] за этот стол. После обеда

снова вперед без приключений и каких-либо трудностей.

Закат удивительно хорош. Огромный багровый диск солнца медленно плывет

низко над горизонтом. На западе ни одного облачка. Небо пылает всеми переливами

красного цвета — от густобордового до нежнейшего розового. В зените господствует

теплый фиолетовый оттенок. Редкие кучевые облака на севере и северо-востоке то

кажутся перламутровыми, то теряют блеск и напоминают причудливые матовые узоры

на старом китайском фарфоре. Позади — наш след, бесконечной сине-фиолетовой

лентой уходящий далеко-далеко, прямо к нависшему над горизонтом солнцу, а впереди

— розовый снег, по которому скользят густофиолетовые тени собак. Мыс

вырисовывается все отчетливее. Сейчас он кажется лиловым на фиолетовом бархате

неба. Поразительные краски! Такие можно видеть только в Арктике. Голова кружится

от их богатства оттенков и неожиданных контрастов. В морозном воздухе звонко

раздаются наши голоса. Картина фантастическая. Реальна только одна наша маленькая

группа, затерявшаяся во льдах.

Мы опять обманулись. Благодаря необычайной чистоте воздуха мыс кажется

совсем близко. А наше общее желание поскорее достигнуть его еще больше сокращает

расстояние. Во время привала, внимательно всмотревшись, мы определили, что итти

осталось 16—17 километров. После этого мы прошли 10 километров, а мыс все в том

же отдалении. Слева, на севере, попрежнему тянется низкий берег.

К вечеру краски тускнеют. Сгущаются сумерки. Появляются вспышки полярного

сияния. Делаем привал. За день прошли 23,6 километра. Мы довольны. Палатка

кажется уютнее, и даже как-то бодрее шумит примус.

3 октября 1930 г.

Морозный, солнечный, тихий день.

Впереди ровный лед. Никаких признаков торошения. Столовые горы видны

отчетливо. Под ними уже можно различить террасу. Берег уходит с юга на север до

пределов видимости. Слева от курса, над замеченным вчера низким берегом,

вырисовался высокий щит с отлогими и плавными склонами — судя по всему, ледяной.

Никаких признаков отдельных вершин на нем нет.

Отдохнувшие за ночь собаки дружно берутся за работу. Наше настроение ясное,

как небо над головой. На пути — ни торосов, ни метели. Кажется, что за несколько

часов прокатим остающееся расстояние и ступим на таинственный берег.

Но это настроение скоро улетучивается. Мы убеждаемся, [88] что Арктика может

ставить перед человеком самые неожиданные препятствия. Каждый шаг к цели здесь

требует борьбы. От полярника постоянно требуется нравственное и физическое

напряжение.

Быстро проскочив несколько километров, мы попадаем на широкую полосу сухого

рыхлого снега. Словно пух, он покрывает лед слоем от 20 до 30 сантиметров.

Поверхность его искрится под лучами яркого солнца, кажется необычайно красивой. Но

ведь нам надо не любоваться, а итти через него. Как только моя упряжка попадает на

этот мягкий снег, собаки проваливаются по брюхо и еле волочат погрузившиеся сани.

Такой рыхлый, несмерзшийся снег в Арктике называется «убродным». Не найдется ни

одного полярника, который, попав в «уброд», не проклинал бы его. Моя упряжка еле

пробивает путь. Собаки одна за другой начинают выдыхаться. Скоро я уже впрягаюсь

сам. Даже спутник, идущий по пробитой дороге, должен впрячься в лямку. И так