Гнитецкий Эмиль, Ковалевич
Шрифт:
– Чего так много-то?
– Это я ещё стремена, шпоры, крепления не проверил!
– отрезал стражник, - Кидай вон под тот камень, мы заберём.
Возница раздражённо покидал монеты в пыль, уселся обратно, чернее тучи. Стегнул лошадок:
– Те же разбойники, только в форме!
Земко продолжил возню с бочонком. Мольх сделал несколько глубоких вдохов, стараясь быстрее выкинуть из головы ДПСников.
– Вообще пить не в корчме, не на званом ужине или на худой конец не у себя дома, а хлебать второпях в грязном переулке или на телеге - это удел быдла, - проговорил сыскарь, кувшин при этом, правда, подставил.
– Как это удел быдла?
– Земко приподнял бровь, - Или есть разница где и когда пить? Да кому может не понравится, что мы пьем? Разве, что вознице, и то из зависти.
– Разумеется, разница есть. Ты ведь не испражняешься посреди улицы или на столе в таверне, к примеру?
– Ну вы, милсдарь, и сравнили. Одно дело срать где вздумается, этак ведь и поколотить могут, а выпивать - это совсем другое.
– То есть разницу между "можно" и "нельзя" ты видишь лишь в том, получишь ли ты выволочку за совершенное действие или нет, - саркастически усмехнулся Мольх, - А если никто не видит, то можно и посреди площади кучу наложить?
– Ну, разные вы вещи сравниваете, разные. Вот пьем мы сейчас, так кому от этого худо? А если я штаны спущу и задницу с телеги свешу, то гнусно выйдет. Некультурно.
– Некультурно, - раздраженно бросил сыскарь.
– В этом городе кто-то может говорить о культуре? В городе, где посреди площади люди трахаются, подобно собакам, где на улицах навоза больше чем на свиных фермах, где хамы пьют под открытым небом, засыпая в лужах собственной блевотины.
– Это вы через восточные ворота в город въехали? Там ведь порт рядом. Всем известно, где порт - там и грязь. А то, что народ пьет, так от того, что жизнь тяжелая. На корчму денег нет, а выпить хочется. Не следует таких людей осуждать.
– И при этом вдохновенно орут "Слава Гинеусу - кормильцу!" они тоже от жизни тяжелой?
– Князь наш, дай ему и сыновьям его Праматерь долгих лет, тех, кто беден, из собственной казны пособием облагодетельствует.
Панкурт припомнил толпу, чуть не раздавившую его вместе с конём. В сердцах выругался.
– Замкнутый круг, - ухмыльнулся он, - пьют они от тяжелой жизни, а жизнь тяжелая от того, что пьют. Дешево Гинеус зарабатывает любовь и уважение подданных.
– А чем вам ещё и пособие для бедных не нравится?
– чуть не поперхнулся пивом Земко.
– В этой жизни всё имеет свою цену. Чем дороже вещь, тем больше мы её ценим, и цена при этом необязательно измеряется в толлерах или гривнях. Если же что-то достанется тебе задарма - ты перестаешь это ценить.
– Скажете тоже, - протянул юноша, - Стало быть, если я на улице кошель бесхозный найду, я его ценить не буду. Да скорей наоборот.
– А как ты потратил бы деньги, которые нашел?
– Известно как.
– Земко вдохновенно начал перечислять.
– Сперва в бордель к маман Тьикотьессе, потом в корчму к дядюшке, затем...
– А те полтора гривня, которые я тебе обещал, как потратишь?
– перебил сыскарь
– Спрячу. Отложу на всякий случай, не каждый день заработать получается. А отчего вы так веселитесь, милсдарь Мольх?
– Ничего, ничего, - утирая проступившие от смеха слезы, выдавил Мольх, - То есть найденное пропьешь, а заработанное отложишь?
– И правда, - почесал в затылке сын бондаря, - я и не задумывался об этом. Заработанное действительно больше ценишь.
– И если б Гинеус не потакал ленивому быдлу, глядишь, у него, я имею в виду быдло, а не Гинеуса, и жизнь тяжелая бы наладилась.
– Ну в чем-то вы правы, наверное. Только я всё равно так и не понял, как это вяжется с тем, что пить на улицах не следует.
– Вот издаст Тествера эдикт о недопустимости распития самогона, пива и иных напитков, хмель содержащих, вне питейных заведений или домовладений, - продолжал веселиться сыскарь, - А за ослушание повелит немилосердно пороть плетьми, тогда и узнаешь.
Земко прикусил губу. Насупился.
– Оставалась бы она в Гардарии и там свои порядки наводила.
– Но-но-но, парень! Не забывай, откуда я. А порядка в Верузии не хватает. Пообвыкнетесь, потом спасибо скажете.
Юноша в сердцах сплюнул и замолчал. Сыскарь потянулся к брошенному кувшинчику. Протянул его юноше. Земко с обиженной миной наполнил его, отдал обратно. Мольх уселся поудобнее и стал глядеть по сторонам, потягивая пиво. Поля с рожью закончились. Недалеко от тракта, по левую сторону виднелось небольшое селение. Деревенские собаки, увидав телегу, не преминули увязаться за ней с громким лаем. Земко быстро отрезал несколько ломтей копченой грудинки и бросил псам.
– Люблю собачек, - объяснил он.
– Кстати, недавно, у восточных ворот, какие-то курвины дети, чтоб им подавиться, много собачек извели. Мечами спьяну порубали.