— Погоди, греховодник ты этакий, сам увидишь. «И вот, — говорится в Апокалипсисе, — приду я в скором времени; и расплата моя будет со мною, чтобы воздать каждому по его деяниям. Я есмь альфа и омега, начало и конец, первый и последний», — и прочее. Пошли, пре­подобный, пошли, а то поздно.

И батюшка направился к двери в сопровождении попа Цуйки, прервав неприятный для него диспут.

— Это я все просто так говорил, — заявил Стэникэ ба­тюшке у ворот, — чтобы заставить старика призадуматься над святыней. А что до меня, то могу заверить, что я самый правоверный христианин и на пасху обязательно приду исповедоваться.

— Молчи, свинья собачья, — засмеялся батюшка, — знаю, чего ты стоишь. Все вы такие, новые люди. Будь здоров.

Аглае удивилась, когда узнала о молебне, и спраши­вала себя, добрый ли это или дурной признак, так как обычно старик был совершенно безразличен к религии. Во всяком случае, это послужило для нее поводом снова посетить дом дяди Костаке и похвалить его за прекрасную мысль. После обеда все семейство оказалось в полном сбо­ре: тут были и Стэникэ, и Олимпия, и Аурика, и Тити. Больше всего Аглае гордилась тем, что Тити словно одержимый овладевал скрипкой, ужасные вопли которой наполняли весь дом. Он учился играть на скрипке со страстью и усидчивостью, но без всякой методы. Аглае хотелось непременно доказать Отилии, что ее Тити играет лучше, чем та «бренчит» на рояле. Мать и сестра окру­жили Тити таким ревнивым вниманием, что, если бы его успехи зависели только от этого, он вскоре стал бы вто­рым Паганини. К несчастью, у него не хватало ни терпе­ния, ни ума, чтобы учиться по правилам. Кто-то пореко­мендовал ему начальный курс Кленка и несколько экзер­сисов Ситта, но Тити вскоре наскучила монотонность упражнений (которые, впрочем, разочаровали и Аглае), и он снова принялся наигрывать на слух или даже по нотам разные песенки, выбирая самые известные, избитые мо­тивы. При всем его желании научиться играть он интере­совался только механическим воспроизведением. Он вы­прашивал у приятелей ноты народной музыки, романсов, песенок для фортепьяно, для скрипки или голоса — все равно, изготовлял нотную бумагу с помощью своей рас­чески с пятью зубчиками, разлиновывая через копирку листы бумаги, а затем по своему разумению переписывал начало мелодии. После упорной, надрывавшей всем душу работы Тити, к удовольствию Аглае, мог играть вальс из «Продавца птиц», «Почему не приходишь», «Там в са­дочке», «Женскую корону», «Как я тебя любил», «Любовь Мими», «Назло тебе», «Вернись», «Вальс охотников», «Если ты хочешь», «Маргариту», «Серенаду» Брага, «Под мостами Парижа», «Ты никогда не узнаешь», «Очи черные», «Клятву женщины», «Монаха», «Поверить не могу», «Марсельезу» и прочее.

Аглае, явившаяся в дом Костаке с каким-то руко­дельем, заявила, что было бы хорошо, если бы Тити развлек дядюшку Костаке игрой на скрипке. Тити не заставил себя долго упрашивать и заиграл жалобно и фальшиво романс Дроссино «Ты уходишь». Дядя Ко­стаке вовсе не казался очарованным этой игрой, хотя бы уже потому, что ничего не понимал в музыке, зато жен­щины слушали Тити с благоговением. Аурика начала подпевать скрипке, потом в импровизированный хор вступила Олимпия и, наконец, в виде поощрения музы­кальной деятельности Тити запела и сама Аглае, чей писклявый дрожащий голос представлял резкий контраст с обычной агрессивностью ее баритона. В конце концов Аурика громко разрыдалась.

— Что ты вдруг расплакалась? — спросила Олим­пия. — Выпей-ка воды.

Та, грустная, выпила полный стакан воды, вздохнула и проговорила:

— Так со мной иногда бывает, когда я слушаю му­зыку! Когда я вижу, что другие счастливы, а я...

— Погоди, — утешала ее Аглае, — придет и твое время. Бог милостив.

Чтобы рассеять грусть Аурики, Тити заиграл песен­ку «Исса-Исса», исполнив ее мужественно под самодоволь­ный баритон Аглае.

— Прекрасный инструмент — скрипка! — непререкае­мым тоном говорила она. — А рояль я никогда не терпела.

В это время явился Вейсман, разыскивавший Феликса, которого как раз не было дома. Как всегда, услуж­ливый и общительный, студент поинтересовался здоро­вьем старика, пощупал его пульс, притворился, что выслушивает, и остался очень доволен. Костаке смотрел на него с огромным уважением и слушал, как оракула.

— Я вы-выдерживаю строгую диету, — сказал он,— даже курить перестал.

Аурика поспешила предложить Вейсману чаю. Тот не стал ломаться и быстро согласился.

— Вы что-то немного бледны, — заметил студент Аурике. — Вам бы нужно пройти курс вспрыскиваний какодилата или стрихнина. Вы переутомились или у вас расстройство на сердечной почве?

Аурика с чрезмерной скромностью опустила голову.

— А вот мы посмотрим ваш пульс, домнишоара! Гм! Слабый, едва прощупывается. Сильная анемия. Я знаю, что вам нужно!

— Что? — жадно спросила Аурика, не отнимая своей руки у Вейсмака.

— Любовь! — ответил Вейсман с профессиональным цинизмом. — Нужно интенсивно практиковать любовь, как лечебную гимнастику, как дисциплину нервов. У вас были до сих пор любовные связи, имели вы когда-нибудь приятеля — сильного мужчину?

— Боже! Что вы говорите! — смутилась Аурика, втай­не весьма довольная пикантностью разговора.

— Да вы что, домнул, — заговорила Аглае, — вооб­ражаете, что мои дочери ведут себя, как ваши студентки с медицинского?

— Но при всем том, — настаивал Вейсман, не пони­мая или притворяясь, что не понимает, ее возмущения, — это совершенно необходимо. Девственность в определен­ном возрасте является причиной самоотравления орга­низма, что может привести к сумасшествию, к истерии. Сколько вам лет, домнишоара?

— Вы, как кавалер, задаете мне такой вопрос, на ко­торый не отвечают. А сколько по-вашему?

— Откуда я знаю? Двадцать пять, двадцать шесть! — слукавил Вейсман.

Аурика была польщена.

— Около этого, — подтвердила она. — Я вижу, вы умеете определять возраст.

В действительности у Аурики было лицо хилой жен­щины лет сорока, хотя она и не достигла еще этого воз­раста. Пергаментную кожу тщательно скрывал слой кре­мов и пудры, у глаз собрались морщинки. Поредевшие волосы Аурика старалась восполнить шиньонами. Синие тени вокруг глаз делали ее похожей на апашей, а обна­жавшиеся при смехе зубы выдавали нервозность желаний.