Ночью ему приснилось, что вместо Джорджеты с ним Отилия. Он глубоко опечалился, ему казалось, что он осквернил ее святой образ. Феликс с ожесточением вы­мылся холодной водой, словно хотел смыть всякое вос­поминание об этом сне. Идти в город уже было поздно, и он спустился вниз, чтобы прогуляться по саду. Вспомнив о Симионе, он спросил Марину:

— Как старик?

— Э, старик! Вы когда-нибудь слыхали, чтобы черт умер? — презрительно ответила она. — Поглядите, ста­рик расхаживает по двору.

Феликс остолбенел. Взглянув поверх забора, он уви­дел крайне возбужденного Симиона, который в самом деле ходил по саду, заложив руки за спину и глядя в землю. Феликс решил подойти к нему и спросить, как его здоровье. Заметив юношу, Симион с кошачьей лов­костью подскочил к нему.

— Ты видел? — спросил он. — Свершилось великое чудо! Я был мертв — и я воскрес.

— Это правда, вы совершенно здоровы! — подтвердил Феликс.

У изможденного, почти совсем седого старика был неприятный пристальный взгляд фанатика. Все же слова его показались юноше разумными. Симион пророческим тоном продолжал:

— Я снова воскрес. Этого не случалось тысячу де­вятьсот десять лет. Я скажу тебе великую тайну! Тс-сс! А то еще кто-нибудь убьет нас. Я доверю тебе большую тайну, скажу, кто я такой...

Феликс сделал вид, что ему некогда, и поспешил до­мой.

— Приходи, я дам тебе таланты! — крикнул ему вдо­гонку Симион.

Феликс все больше убеждался, что старик не в своем уме. Накануне вечером он поставил диагноз и теперь с любопытством ожидал, что будет дальше. Он решил по­советоваться с профессором. Аглае равнодушно сказала ему, что у Симиона ничего нет, он вечно так кривляется. Когда Феликс попытался внушить ей беспокойство, ска­зав, что Симион странно изменился и все-таки следует позвать врача, она презрительно рассмеялась:

Вы не знаете Симиона. Он всю жизнь был немнож­ко свихнувшийся. Если бы я каждый раз звала докторов... Ему стало плохо, и все тут.

Но так или иначе, поведение Симиона все же застав­ляло Аглае задумываться. Симион осмотрел свою одежду, и ему показалось, что она слишком коротка. Он шарил по всем шкафам, вытаскивал белье и костюмы и жаловался, что враги «убивают» одежду, бьют, режут и мучают ее, преследуя таким образом скрывающуюся в ней душу.

— Ты рехнулся, — кричала Аглае,— уж и не знаю, что мне делать с тобой! Весь дом перевернул вверх дном. Ни­кто не укорачивал твои костюмы, они и были такие.

— Вы их мучаете! — хныкал Симион.

В сущности, он докучал только Аглае, так как Аурика возобновила свои прогулки по проспекту Виктории, а смирный Тити непонимающе смотрел вокруг и раскачи­вался у печки, сложив руки, как молящийся католик. Когда начинался скандал, Аглае приказывала сыну уйти в свою комнату, где никто не нарушал его покоя. Симион без конца твердил о святом духе, об Иисусе, о преследовании бога на земле и так далее в таком же роде, но никогда не заходил в своих разглагольствованиях так далеко, чтобы можно было обличить его сумасшествие. На обычные темы он говорил как вполне здоровый человек, и все его жизненные отправления совершались относительно нор­мально. Он много ел и спал как убитый. Феликс из ин­тереса к психиатрии задался целью подробнее расспросить его обо всем. Возможность с кем-то побеседовать чрезвы­чайно обрадовала Симиона.

— Отчего вы все жалуетесь? — спросил его Феликс.— Кто вас обижает?

— Ты не видел, они укоротили платье, бьют божьи вещи. Когда бьют их, то бьют меня!

— Как вы можете верить, будто неодушевленные пред­меты страдают и будто они имеют к вам какое-то каса­тельство?

Симион, словно удивляясь, так серьезно посмотрел на Феликса, что юноша опешил.

— Что сказал Христос апостолам на горе Галилей­ской? Вот я с вами каждый день до конца света, аминь. С тех пор Христос рассеян повсюду, там, где мы даже не ожидаем. Но люди его гонят, и истязают, и распинают. Так распинают и меня и мою одежду!

Феликс вынужден был признать, что в странных ре­чах старика есть своя логика. Возможно, Симион был одержим маниакальными идеями в духе средневекового мистицизма. Он продолжал допрашивать его:

— В таком случае вы — часть божества?

Симион, по-видимому, растерялся от такой проница­тельности.

— Я носитель слова господня, вечный Иисус, который постоянно воскресает. Вчера я воскрес.

«Он безумен, — подумал Феликс, — форменным обра­зом безумен».

— Теперь я понимаю, вы Иисус Христос, — громко сказал он.

Симион поглядел на него с таким недоумением и оби­дой, как будто Феликс над ним издевался. Сконфуженный юноша решил, что его мнение ошибочно и что он допустил

промах.

— За кого ты меня принимаешь, дружок? Э-э, хит­рец ты этакий... Я был Иисусом, мы все были Иисусом после того, как дух снова рассеялся по земле. Но его гнали, и он убежал из мира и вернется только на страш­ный суд. Теперь все голо, мертво. Я, моя одежда, трава — ничто не заключает в себе духа святого.

Как ни странно, необычная манера Симиона спорить нравилась Феликсу. Разумеется, Симион нес околесицу, но его слова казались не лишенными логики. В Иисусе совершилось откровение господне, люди распяли эту ипостась бога, жертва спасителя распространила ее в мире, приобщив всякое дыхание к божеству, но челове­чество не знало о божественности созданий и полностью изгнало Дух из вселенной.