— Мне не следует даже разговаривать с домнулом Тити, который способен на такую чудовищную клевету, — прибавил Феликс.

Гнев Феликса как будто произвел на всех впечатление, только Стэникэ, сделав таинственную физиономию: «тут, мол, большой секрет, я не могу вам объяснить», — отчаянными жестами умолял его замолчать. Олимпия ска­зала:

— Не слушайте вы Стэникэ! Он вечно всюду сует нос!

Феликс направился к двери, но, когда он проходил мимо столика Тити, тот раздраженно дернулся. Подумав, что Тити хочет его ударить, Феликс закрыл грудь рукой. Тити зацепился за ковер, поскользнулся и упал спиной на стол, опрокинув его. Не разобравшись, в чем дело, осталь­ные приняли случайное падение Тити за драку. Стэникэ тут же подбежал к Феликсу и схватил его за руки, а Аг­лае, вскочив, крепко обняла Тити, продолжавшего кричать во все горло:

— Отилия — шлюха, так и знайте!

Феликсу было омерзительно и то, что произошло, и то, как восприняли это окружающие. Аурика и Олимпия пы­тались его успокоить, хотя в этом не было никакой необ­ходимости.

— Ну не обижайтесь так, домнул Феликс! Что за ре­бячество! Ведь вы знаете, какой Тити нервный!

Но Феликс окончательно рассердился, оттолкнул Стэ­никэ и вышел из дома. Стэникэ кинулся вслед за ним.

— Дорогой, милый, напрасно вы на меня сердитесь, — кричал он, пытаясь на ходу поймать руку Феликса, — вы правы, но поставьте себя на мое место. Я ничего им не говорил. Они что-то подозревали и теперь валят все на меня. Разве я могу спорить со своей тещей? Ведь она ста­рая женщина! Вы же умница, понимаете это! Эх, если бы я был такой, как вы, не принимал бы я эту ерунду близко к сердцу. Занимался бы своими делами — и конец. Ну и что тут такого, если он сказал, что вы живете с Отилией! Разве это плохо? Ваше счастье!

— Домнул Стэникэ, оставьте меня в покое! — оборвал его разозленный Феликс, собираясь войти к себе в дом.

— Вы опять сердитесь? — с невинным видом удивился Стэникэ. — Вот видите, что вы за человек, не знаешь, как и подойти к вам.

Феликс хлопнул дверью и быстро поднялся в свою ком­нату. Стэникэ постоял немного в нерешительности, поду­мал, затем осторожно открыл готическую дверь и на цы­почках вошел. Однако Феликс заметил его в окно засте­кленной галереи. Надев шляпу, он тихонько спустился вниз и через ворота вышел на улицу. Он был расстроен, совсем пал духом, и в его уме снова ожили все прежние планы бегства. Лекции немного отвлекли его, и, вернув­шись домой, он с признательностью выслушал совет, ко­торый прошептал ему дядя Костаке:

— Больше не ходи туда! Так будет лучше!

Стэникэ действительно раздул все происшествие и из­ложил его старику в самых драматических тонах.

— Когда молодежь любит — то любит! — разглаголь­ствовал он. — Я сам был такой же. Ваш Феликс, гово­рят, живет с Джсрджетой. Первоклассная девочка, ниче­го не скажу, Феликс молодец! Но вы не знаете, что Тити влюбился в Джорджету и захотел жениться на ней. Он привел ее сюда, к моей теще, клянусь честью, все было готово. И вдруг, ни с того, ни с сего, девушка теперь от­казывается. Говорят, что ей не позволяет Феликс! Воз­можно, возможно! Девушка красивая, уверяю вас, чер­товски красивая. И она уже не желает выходить за Тити. А этот тряпка, Тити, посмотрели бы вы, в каком он был неистовстве! Когда они с Феликсом оказались лицом к лицу, мне стало страшно. Кончено! — подумал я. — Сейчас случится что-то ужасное. И в самом деле, никто и не заме­тил, как они налетели друг на друга. Какая драка! Я их едва рознял! Тити вцепился в волосы Феликсу, Феликс схватил его за горло. Ну и комедия! И все из-за жен­щины — красивой женщины, что уж тут говорить. Дядя Костаке, послушайте меня, я адвокат. Из-за женщины совер­шаются преступления, братья хватают друг друга за горло, возникают войны. Женщина — вот причина всех распрей на земле.

Мрачный, сгорбившийся дядя Костаке расхаживал по комнате, упорно посасывая окурок и временами презри­тельно и недоверчиво поглядывал на Стэникэ. Он не при­давал никакой веры его словам.

— Что вам дался этот мальчик? — сказал он нако­нец.— Почему вы не хотите оставить его в покое? Он ни­чего вам не сделал! Не надо говорить резкости ни ему, ни Отилии. Они сироты! Это грех...

Стэникэ ухватился за новую тему и начал ее развивать:

— Мне очень жаль, что я слышу от вас подобные вещи! Я обижаю сирот? Вы видите меня, я сам с малых лет остался сиротой и знаю, какое это страдание — не иметь никого близких. Я обижаю Феликса? Но я привязан к нему, как к младшему брату, я намерен помочь ему всту­пить в жизнь, руководить им. Что же касается Джорджеты, то он немножко виноват, что уж тут греха таить. Я ему сказал: «Друг мой, не связывайтесь с этой распутницей, она — роковая девушка». Когда он пришел просить ключи, я сделал ему знак, чтобы он в присутствии Тити был осторожен.

— Ну, дали ему ключи? — нетерпеливо спросил дядя Костаке.

— Теща их ищет. Но позвольте, зачем они вам, у вас же есть одна связка? Уж не думаете ли вы продать дом? Ведь сейчас не сезон для найма. Правильно, продавайте, самое верное — иметь деньги в кошельке. Но надо смот­реть в оба, поручить это хорошему посреднику. Назовите вашу цену, и я постараюсь что-нибудь сообразить.

— Ничего я не продаю! — огрызнулся дядя Костаке.

В сущности, чутье не изменило Стэникэ, Костаке хо­тел продать дом на улице Штирбей-Водэ, так же как и остальную недвижимость. Этот старый дом он купил у Симиона много лет назад, когда тот нуждался в деньгах для уплаты по векселям, срок которых истекал. Аглае дала согласие на эту продажу, надеясь, что дома все равно до­станутся ей и перейдут к Аурике или Тити. То, что Ко­стаке потребовал ключи (у нее на чердаке валялась забы­тая связка ржавых ключей), разъярило ее. Костаке про­сил ключи потому, что жильцы потеряли многие из них, а он не хотел тратить деньги на изготовление новых.

— Не продаете? — спросил Стэникэ. — И так неплохо. Деньги разойдутся, а недвижимость — это ценность на­дежная. Чем больше я об этом думаю, тем больше убеж­даюсь, что вы правы. Не продавайте. А если захотите что-нибудь предпринять, посоветуйтесь со мною. Ведь я адво­кат, всякие увертки знаю, и все сделаю вам бесплатно. Дадите мне там какие-нибудь пустяки на разъезды.

Вернувшись в синедрион, заседавший в доме Аглае, Стэникэ гремел:

— Дорогая теща, происходят чрезвычайно подозри­тельные вещи. Вам не удалось избежать того, чего я опа­сался. Дядя Костаке продал ресторан, сейчас, несомненно, собирается продать дома на улице Штирбей, завтра он продаст все. Что вы тогда будете делать, то есть, что тогда будем делать мы, поскольку вы разрешили мне посвятить себя интересам вашей дочери Олимпии? Кто-то дает ста­рику советы, своей головой он до этого не додумался бы. Продаст все, превратит в деньги и откажет кому захочет.

— Я подам на него прокурору, — закричала Аглае. — Человек, который ни с того ни с сего начинает все прода­вать, не в своем уме.

— Вот идея, — цинично сказал Стэникэ. — Потребуем для него опеки, как для неспособного отдавать отчет в своих действиях. Только, видите ли, нет налицо прямых наследников, имуществу которых грозила бы опасность. К тому же дядя Костаке не кричит, никого не бьет и не проигрывает деньги в карты. Люди, которые подтвердят все что угодно, найдутся всегда, как не найтись, но вы-то, его сестра, можете пойти и объявить, что ваш брат — сума­сшедший?