Вот так и выходило теперь у Петра вечерами: он слушал «Va’, pensiero» и поглядывал на Биче, на ее фотолик, взгляд-выстрел. А о чем думал? Да ни о чем, в общем-то. Просто приятно, хорошо, спокойно, красиво.

И всё было бы так, если бы не мысли о старике Антонио и о том, что сейчас происходит в Милане. Прошло несколько дней с момента звонка Биче, и Петр помнил, что к ней должна прилететь из Чикаго ее мать, которую надо встретить. Потом, конечно, они отправятся в онкоклинику, где лежит старик Антонио, пообщаться с ним, переговорить с докторами насчет окончательного диагноза и того, что впереди: какое лечение, будет ли повторная операция или только химиотерапия, ну и, конечно, какой прогноз. Да, веселые дела! Но надо позвонить Биче, он обещал. Хотя дело не в обещании, а самому хочется, просто какая-то потребность.

И позвонил, поздно вечером, в полночь. В Милане на два часа меньше – значит, еще не легли. Может быть, ужинают или просто беседуют, а вот мальчишку Джино, наверно, уже уложили.

Вышло почти так. Когда Биче откликнулась, Петр, поздоровавшись, спросил:

– Я вовремя, вы еще не ложились?

– Я – нет, а мама в комнате Джино, читает ему перед сном.

Петр помялся:

– Это ничего, что я звоню? Это для вас не лишнее? Устали, наверное, а тут – я.

Она ответила сухо, но, как показалось, прямо:

– Нет, не лишнее, я устала, но говорить могу.

Он приободрился:

– Тогда расскажите, что синьор Антонио?

– Что? – И пауза. – Сам он неплохо, но… Ему сказали, что у него опухоль. Там такое правило, в нашем Онкоинституте. Он это спокойно перенес. Ну внешне. Усмехнулся, произнес свое любимое «трижды ха-ха». И будто бы ничего не случилось: стал говорить с нами о другом, спрашивать о моих делах, о Джино, о маминых делах, смеялся: теперь, сказал маме, когда в ваших Штатах президент-негр, теперь твой муж, Рафаэлла, твой Даниэл, теперь он из вице-президентов прыгнет в президенты, правда, не Америки, а своей компании «United Airlines». Негритянский протекционизм в действии!.. И мне: представляешь, внучка, твой отец станет президентом в авиабизнесе!.. Потом заговорил о прошедших гонках в Монце, потом вдруг сказал, что устал и хочет подремать и чтобы мы шли домой… А сегодня днем вдруг опять спросил о вас – звонил ли Пьетро? Я всё рассказала: что звонил, и даже приврала, что вы передавали ему привет. Извините, но так надо было, потому что мне уже не в первый раз показалось, что вы ему чем-то понравились и ему приятно ваше внимание.

– Спасибо, тронут, он мне тоже понравился, даже очень, – признался Петр. – А врачи, что говорят врачи? Что дальше?

– А вот дальше – плохо. Новой операции не будет, уже полно метастазов – в печень, желудок и даже в легкие, как показал какой-то хитрый рентген. Я предложила: давайте мы заберем его к себе домой, а они: нет, надо провести курс химиотерапии и облучения. Уже начали… Это еще месяц или больше… Что он делает? Ничего, только слушает музыку, я принесла ему проигрыватель, полно дисков с классикой. Телевизор не смотрит, хотя в палате он есть. Ходит по коридору, иногда выбирается в больничный парк, сидит на лавочке, если нет дождя и не прохладно. Ослабел здорово, похудел. И так-то был худоватым, а теперь… Да, держится молодцом, но это при нас, а когда мы уходим, не знаю. Говорит, что спит хорошо. Если не обманывает, конечно… Вдруг попросил меня, когда мама вышла к докторам, вернее, просто сказал, что хочет, чтобы его похоронили в Леньяго, рядом с бабушкой, его женой. И так он это сказал – ну будто между делом, и опять про что-то другое… Вот о чем он думает – о смерти.

Биче замолчала. Петр тер лоб и глядел на ее фотографию. Их время шло, но это было время живых, а не тех, кто уже почти на том свете.

– Я представляю, как вам больно, но мне больно тоже.

– Спасибо.

– Господи, да при чем здесь спасибо, Биче!

– Да-да, извините, спасибо, – машинально повторила она, поняла это и усмехнулась. Потом вдруг послышалось: – Ну что, он заснул? Это матери, тут же понял Петр, про Джино.) – Э, Петер, я передам дедушке, что вы опять звонили, передам, а теперь давайте прощаться, я устала.

– Конечно-конечно! До свиданья. Я еще позвоню, можно?

– Ну, если денег не жалко, – привычно иронизируя, ответила она, но тут же спохватилась: – Простите, дорогой Петер, это я так, это к вам не относится. Звоните, конечно, нам будет приятно…

Вот такой разговор. Он отметил два момента: она сказала «дорогой Петер» и «нам будет приятно». Что ж, обычная фразеология воспитанных людей. Да, похоже, не более того.

Как потом сказала Биче, дедушка, благодаря медикам, протянул даже долго. Он умер в новом, 2011-м году, в конце зимы. Петр в те дни был в командировке в японской Йокогаме (намечался контракт с «Mitsubishi Shipyard») и узнал об этом, когда, вернувшись в Москву, сразу позвонил в Милан. Так и узнал. В самом начале марта.

Еще узнал, что вскоре после панихиды, отпевания в храме и кремации Рафаэлла и ее прилетевший из Чикаго муж, отец Биче, вернулись к себе в Штаты. И еще: Биче выдадут урну с прахом, и после этого она захоронит ее на кладбище в Леньяго, как того хотел синьор Антонио. «Когда это будет?» – спросил Петр. «А что?» – «Я хочу присутствовать при этом, прилечу, если вы не возражаете». Биче помолчала, потом сказала короткое «да». Опять помолчала и добавила: «Я сообщу дату, узнаю и сама позвоню вам».

Надо было договариваться с начальством о кратковременном отпуске – скажем, на неделю. Ну не лететь же в Италию на день-два! Да, на неделю: а вдруг после захоронения будет что-то такое, сейчас не прогнозируемое? С Биче или без нее. Мало ли что. Все-таки путешествие, хоть и по печальному поводу. «Что впереди?» – вспомнил свою любимую фразу, когда отправлялся куда-то. Авантюрист! Вот так и случилось в тот раз по пути в Верону, когда вдруг решил сойти с автобуса, чтобы направиться пешком в Леньяго, и тут вдруг возник «фиат» с синьором Антонио в наряде Антонио Сальери. С этого всё и началось. А после случились новые приключения.