Биче показывала и рассказывала. История рода в наглядном виде. Интересно, да… Сели за стол вместе с Джино (с ним уже поздоровались полчаса назад), Стефания стала подавать поздний обед (это из-за его прилета, понял Петр), ели, переговаривались. Под впечатлением рассказов о людях на портретах Петр вспомнил о своем:

– Синьор Антонио, кажется, говорил вам о моем двоюродной прадеде – генерале Грациани?

– Да, говорил, – кивнула Биче. – И что?

– Что? Знаете, я до сих пор не могу смириться с тем, что один из моих родственников был фашистом.

– Фашист – это кто, мама? – подал голос Джино.

– Как Муссолини. Не перебивай взрослых! – резко ответила мальчишке Биче, но затем стала объяснять ему: – Фашисты были плохими потому, что относили себя к высшей расе, выше остальных народов, а некоторых считали и вовсе недочеловеками, например евреев, славян, негров, цыган, и убивали их.

– А почему?

– Потому что фашисты хотели владеть всем миром, вот и придумали себе оправдание всё захватывать и со всеми расправляться. Понял, Джино? Теперь помолчи, – и повернула голову к Петру: – И что? Ну был в вашей генеалогии такой, был. Брезгливо, да?

– Вот именно.

– Бросьте, Петя, мало ли что было в истории и кто у нас в роду! Наверно, у трети итальянцев среди предков – фашисты, и у половины немцев тоже. И у вас в России предки-сталинисты у половины народа, наверное.

– А то и больше.

– Тем более. Поэтому изживите этот комплекс. Дело не в том, кто у вас был, а кто вы есть, кто вы сами. А кто вы есть, кстати?

– Это вы тоже знаете. Всего лишь переводчик, с любимого итальянского в том числе.

– Знаю. Но я не об этом. Я – о сути. Так вот: вы кто?

Хороший вопрос! Петр решил отшутиться:

– Джино, как думаешь, кто я такой?

Мальчик перестал отхлебывать сок и уставился на Петра. Внимательный взгляд черных глаз – даже неуютно сделалось.

– Вы, синьор Пьетро, вы друг дедушки, – прозвучало наконец. И опять вопрос к матери: – Так, мама?

Биче покачала головой и сказала негромко:

– Так. Ты молодец, Джино, ты попал в цель.

– Это как – в цель? – не понял тот.

– Это значит… – Однако развивать эту тему Биче, судя по всему, посчитала ненужным и кивнула на стол: – Ты закончил есть? Тогда положи приборы, как положено, и можешь идти. Только не греми стулом, аккуратно, как воспитанный синьор!.. Постой, я тебя поцелую… Ну, всё, иди, мальчик мой золотой!

Назавтра, уже по пути в машине, Биче стала излагать их программу.

– В Леньяго сразу едем на кладбище, это в черте города, там нас должны ждать. Совершим захоронение. Потом – в дедушкин дом, в его музей. Там короткая церемония. Хотя даже не церемония, а просто дань памяти. Вот и всё, затем обратно в Милан… – Но через полминуты опять заговорила: – Да, чтоб вы знали. Обратно поедем не одни, а вместе с Джузеппе. Помните его? Джузи… Он один из учеников дедушки, самый талантливый, дедушка его очень любил. Любил как внука. Всё хотел взять его к себе домой, но мать Джузи упрямилась. Она больна, и Джузи ей помогает по дому, там еще его младший братик… В общем, по завещанию дедушки ей досталась некоторая сумма, и она наконец дала согласие. Мне дала. Чтобы я взяла Джузеппе к себе в Милан. Так меня дедушка просил. Мальчик должен учиться музыке, не бросать это. Так я и сделаю: сначала он будет заниматься с педагогом, вместе с моим Джино, а потом, даст Бог, ему путь в консерваторию. Да, так и будет. В память дедушки, и так надо по сути. А к тому же Джино будет веселее, он обожает Джузи. Так что обратно едем вместе с ним.

– Что ж, прекрасно, – отреагировал Петр. – Я не знаток музыки, не ценитель, но, по-моему, он играет превосходно, я слушал, как он играл Моцарта, а еще рассказывал про Моцарта забавные истории. Да, хорошо это помню. Мне он очень понравился, этот Джузеппе. Мальчик с темными кудряшками…

Вскоре пошел мелкий дождь, Биче включила «дворники», сбросила скорость. И так-то было туманно, а еще и мокрое шоссе. Но миновали Брешию, и дождь кончился. А чем ближе к Вероне, тем становилось яснее, прозрачнее.

– Это мы выехали из Ломбардии, а наша Ломбардия в начале весны – почти всегда так: тепло, но туманы и дождь, – заговорила Биче. – Но теперь будет лучше. И уже миндаль зацветает – вон, смотрите! В Сицилии это начинается в феврале, а здесь в марте. Красиво, да? Красиво, жизнь!.. Вы не проголодались, Петя? Ну, тогда до конца, там перекусим…

Свернули с основной трассы на Леньяго. Да, знакомое место. Как раз тут, вспомнил Петр, произошла историческая встреча – он и старик Антонио в старинном одеянии. Кажется, это было вчера, а старика уже нет на свете… Десяток километров, и вот уже мост через Адидже, а затем и сам город. Свернули туда-сюда и наконец остановились перед невысокой оградой, за которой виднелся храм, тоже небольшой, белый, в окружении кипарисов. На ограде – доска с надписью: «Высокомерие, богатство и власть не пересекают границы этого святого ограждения». Тут же, у входа, стояла группа людей.

Вышли из машины, и Биче всех представила друг другу. Сняв шляпу, Петр познакомился с двумя пожилыми синьорами (местным врачом и директором театра Сальери в этом городе), затем с матерью Джузеппе (синьора средних лет с заостренным лицом, вся в черном) и наконец пожал руку ее сыну – мальчику с темными кудряшками, сказав: «Помнишь меня? А я тебе хорошо помню, ты здорово вырос».

Прошли вовнутрь. Тихо, спокойно, безлюдно. Католическое кладбище, таких Петр еще не видел. Светлый мрамор на могилах, на плитах, высоких и низких, между ними свечки кипарисов. Как-то тут по-домашнему, никакого уныния. Какие-то белые постройки, типа маленьких домиков («Это капеллы, – пояснила на ходу Биче, – склепы, вот туда, в наш, и поставим урну с прахом дедушки»).