Сашенька, заметив эти странные взгляды, требовательно посмотрела на Мишеля, искренне надеясь, что он хоть что-нибудь объяснит ей, а он вместо этого спросил:

– Это что, твой брат?! – Но у Саши сложилось впечатление, что он и без ненужны подтверждений прекрасно это понял.

– Арсений Иванович Тихонов! – представился мальчик, наконец-то поборовший свою застенчивость. Вспомнив всё то, что слышал о боевых заслугах Мишеля, он по-военному козырнул, беспрестанно улыбаясь.

Признаться, мальчик был чудесный – светловолосый, голубоглазый, с родинкой на щеке, он весь прямо-таки лучился каким-то тёплым светом, дружелюбием и добротой. Совсем как его отец в том же возрасте. Мишель даже фотографию помнил: раньше она всегда стояла на каминной полке в гостиной – здесь же, на Остоженке. Алексей, когда съехал, забрал её с собой, и это было единственное, что он взял на память. На фото они стояли все втроём, дети генеральши Волконской: князь Михаил Николаевич, тридцатилетний мужчина с богатырским разворотом плеч, княгиня Юлия Николаевна, молодая женщина с задумчивой улыбкой, и – вот точно такой же добрый, улыбчивый мальчик четырнадцати лет, князь Алексей Николаевич. У них даже манера высоко держать подбородок была одинаковой, и точно такие же ямочки на щеках! Создавалось впечатление, что тот четырнадцатилетний Алёшка сошёл с фотографии, сделанной в далёком 1895-м году – прямо сюда, в широкую светлую прихожую остоженской квартиры. И это было… невероятно.

Тем не менее, самые страшные догадки подтверждало выражение лица этой… женщины, которая поняла, что разоблачена. Не выдержав взгляда Мишеля, она закрыла лицо руками – плечи её поникли. Ничего не понимающие Арсений и Сашенька переглянулись, а потом мальчик, испытывающий невероятный трепет перед князем Волконским – героем войны и боевым офицером! – решил ещё раз попробовать завладеть вниманием своего кумира.

– А вы, должно быть, Михаил Иванович? – спросил он, сделав неуверенный шаг вперёд и протянув руку. – Я очень рад знакомству! А правда ли, что вы спасли жизнь вашему генералу во время сражения под Гродно, за что впоследствии получили орден из рук самого императора?

Арсений, похоже, о военных подвигах Мишеля знал гораздо больше, чем Сашенька. Это её позабавило, а Мишеля приятно удивило, но из оцепенения он всё равно вышел не сразу. Для начала, бросил ещё один взгляд на Алёну – полный презрения, уничтожающий взгляд! А затем нашёл в себе сил улыбнуться и пожал протянутую ладошку Арсения, по-взрослому, уважительно. Насколько Саша знала своего младшего братика, этим жестом Мишель осчастливил его на ближайшие лет десять вперёд. Как горели его глаза! Какой лучезарной сделалась улыбка!

"Это семейное у нас", – подумала она то ли с грустью, то ли с нежностью, поскольку Арсений от Волконского был в не меньшем восторге, чем сама Сашенька.

– И откуда же у вас такие познания, Арсений Иванович? – спросил его Мишель. Мальчик просиял и собрался было ответить, но его отвлёк стук в дверь. Александра, стоявшая ближе всех к выходу, без малейших раздумий открыла, ожидая кого угодно, от Гордеева до его тёщи-генеральши, но истина превзошла самые смелые ожидания.

В полнейшем изумлении она сделала невольный шаг назад, пропуская внутрь высокого, светловолосого мужчину в тёмном мундире с золотистыми эполетами и орденами. Однажды она уже видела его, давным-давно, когда была маленькой девочкой… Что ж, он практически не изменился: всё тот же пронзительный взгляд, унаследованный, как Саша теперь знала, от матери. Всё те же светлые волосы до плеч, всё та же надменная усмешка и великолепная фигура, которую невероятно красил офицерский мундир с тремя звёздами на погонах.

Мишель весело улыбнулся, скрестив руки на груди, а Алёна, поднявшая взгляд на вновь пришедшего, замерла и побледнела ещё больше. В последний момент она поднесла ладонь к губам, но у неё всё равно вырвалось сдавленное, хриплое:

– Алёша…?

– Как тебя угораздило спутаться с Тихоновой?

Этот вопрос Мишель задал спустя время, когда они с Алексеем ехали в пролётке по дороге к апартаментам генеральши Волконской. Дядюшка не отвечал, сцепив руки на коленях, и хмуро смотрел в сторону, старательно избегая цепкого взгляда проницательных зелёных глаз.

Признаться, хмурым Алексея Николаевича видели редко. Чаще всего он смеялся, шутил или задумчиво улыбался собственным мыслям, отчего на его щеках появлялись премилые ямочки. Женщины с ума сходили от этих самых ямочек, готовые на всё ради очаровательного голубоглазого блондина, и некто Алёна Серова в своё время была одной из них.

Он стал её первым мужчиной. Алёна, наверное, так зарекомендовала себя, что сейчас с трудом верится, что и она когда-то была непорочной и чистой девушкой. Четырнадцать лет ей было тогда, но выглядела она, прямо скажем, на все восемнадцать! Мимо пройти попросту невозможно, особенно для такого ценителя женской красоты, как Алексей. Собственно, ему самому было не больше: пару лет разницы в возрасте, они казались несущественными… Для них тогда вообще ничто не было существенным, кроме их любви, нежной и трепетной, самой первой и самой сильной, которая только случалась когда-то в жизни обоих.

Он знал, что она любит его по-настоящему – верно, крепко, как только может любить юная девушка. Тогда Алёна и впрямь была ещё способна на искреннюю любовь. Дело в том, что Алексей так и не сказал ей, кто он. Они познакомились на местной ярмарке, куда он со старшим братом Михаилом ездил покупать лошадей – Алексей нарочно оделся по-простому, никому и в голову не пришло бы уличить в крестьянском мальчишке молодого князя! Ей – изысканной и утончённой, прекрасной аристократке, он представился шутливо: Алёшка, конюх князя Михаила Николаевича! Миша всё понял и подыграл, да пару раз пригрозил ему кнутом для большей правдоподобности – и, разумеется, она поверила. Заподозрить возможное родство между тридцатилетним князем Михаилом, невысоким, коренастым брюнетом и ясноглазым стройным блондином Алексеем, которому недавно миновало шестнадцать, было трудно. Да и в чём подозревать?! – Алёна влюбилась в него без памяти, с первого взгляда подарив своё сердце, и готова была верить всему, что он скажет. Помнится, он ещё тогда вытащил яблоко из седельной сумки, самое спелое и красивое, и, ловко прокатив его по руке с плеча до ладони, преподнёс "своей маленькой графине" – именно так он её называл с момента первой встречи и до самого конца.

– Откушайте яблочка из волшебного сада, ваша милость! – смеясь, говорил он ей. Михаил наблюдал за юношескими чудачествами, улыбаясь в усы, и поражался – как это легко у брата получается очаровывать всех вокруг? Он, например, так не умел, хотя на внешность никогда не жаловался, но с таким талантом, как у Алёшки, надо было родиться.

– Ты никогда её не завоюешь, братишка! – смеясь, говорил он, наблюдая за тем, как Алексей восторженно смотрит вслед молодой, стройной блондинке. – Графиня Серова и "конюх Алёшка", какой пассаж! Она и не узнает тебя при следующей встрече!