– Ты столько лет жила в браке без любви, – произнесла Александра дрогнувшим голосом. – Столько лет мучилась… Была ли ты счастлива, мама? Скажи мне, как на духу, была ли ты счастлива с отцом хотя бы один день в своей жизни?

– Не сравнивай его с Авдеевым! – попыталась было осадить её Алёна, но Саша категорично покачала головой.

– Тут и сравнивать нечего, ситуации совершенно одинаковые! Папа тоже любил тебя до безумия, считал за счастье исполнить любой твой каприз и, как ты выразилась, ел у тебя с руки! Эдакая ручная зверушка. И что? Как скоро она тебе надоела? Ты ведь не любила его ни единого дня, мама! Не любила, страдала, и ничего хорошего из вашего брака не вышло – а ныне ты хочешь такой же участи для меня?! Ты настолько и меня не любишь, мама?

– Вот в этом-то и дело, Саша, что я слишком тебя люблю! Поэтому и прошу: подумай дважды! Авдеев не самый худший вариант и единственный, кто ещё может тебя спасти! Ты разозлила Ивана Кирилловича, и я боюсь, что он может, хм, принять некоторые меры, как тогда, с Иноземцевым. Ты в любом случае не проходишь в девицах и полугода, а раз так, то пускай твоим мужем станет Сергей, нежели кто-то ещё!

Саша, изогнув бровь, едва ли не с насмешкой посмотрела на мать. Вот как мы заговорили? "Разозлила Ивана Кирилловича", стало быть? А откуда эта неподдельная тревога в голосе? Неужели поняла, наконец, какое на самом деле чудовище – этот её министр?

– Силой он меня не заставит, – уверенно сказала Саша. – Я скорее умру, чем пойду под венец с нелюбимым! А так как любимый мой пойдёт под венец с другой, стало быть, я вообще никогда не выйду замуж и останусь одна до конца своих дней!

– Есть и другой выход, – тихо сказала Алёна, и у Саши сложилось впечатление, что матушка затеяла весь этот разговор исключительно ради одной лишь вот этой фразы. – Согласись на удочерение. Помирись с Гордеевым.

– Да никогда в жизни! – пылко изрекла Александра. Обнаружив только теперь, что корсет благополучно расшнурован, а платье аккуратно развешено на стуле, она поняла, что в присутствии матери в её комнате больше нет необходимости. Как бы теперь тактично указать ей на это?

– Саша, если ты согласишься и извинишься перед ним за ту некрасивую сцену, то, возможно, он простит тебя, – стараясь быть убедительной, продолжила Алёна. – Он смягчится, вы забудете о вашей вражде и…

– Извинюсь?! Это я должна извиняться?! За то, что он ударил меня?! Мама, слышишь ли ты свои слова?

– Саша, милая, я прошу тебя… – застонала Алёна, но Александра категорически не желала больше видеть эту женщину и слушать её речи не желала тем более.

– Уходи.

– Саша…

– Мама, оставь меня, прошу тебя!

– Саша, этот человек разрушит твою жизнь, чёрт возьми! – воскликнула Алёна в отчаянии. – И я не смогу ему помешать, понимаешь ты это или нет? Я ничего не могу сделать!

Как ни странно, эти слова Александру вовсе не испугали, а в очередной раз заставили усмехнуться. Скрестив руки на груди, она сказала с усмешкой:

– Наконец-то ты поняла, какой он на самом деле, мама! Наконец-то ты поняла, как ошибалась.

И это радовало её?! Алёна недобро посмотрела на дочь, затем, развернувшись на каблуках, поспешно вышла из комнаты, хлопнув дверью. А Саша устало добрела до кровати, рухнула на мягкие перины и, закрыв глаза, прижала руку к груди. Ей казалось, что сердце вот-вот разорвётся от боли.

А впереди её ждала ещё одна бессонная ночь, полная переживаний и размышлений о том, чему, вероятно, никогда не суждено сбыться.

Утро было хмурым и мрачным, и ни малейшего облегчения не принесло. Хуже всего то, что отрывной календарь на стене показывал 31 мая, а это значит, что Володе Владимирцеву сегодня исполнялось двадцать пять лет, вот только малодушный Мишель никак не был расположен к празднику сегодня! Он понимал, что бросить друга в такой день – поступок ужасный и недостойный, но в душе… ох, о том, что творилось у него на душе, лучше и не говорить вовсе!

Беспробудный, беспросветный мрак. И чем дальше, тем хуже. Позавтракав наскоро, он оделся, спустился вниз и велел Игнату гнать коней на Неглинную.

Решение уже принято, оттягивать неизбежное не имеет смысла. Но, скажите на милость, отчего это Игнат всю дорогу бросает на него такие хитрые многозначительные взгляды? Под конец они Мишелю надоели, и тогда он сказал:

– Не надо так хитро на меня глядеть. Не уезжай, пожалуйста, я не задержусь у неё, – подумав немного, справедливости ради он добавил: – Не в этот раз.

Неудачным каким-то выдался день! И чем дольше он тянулся, тем хуже становилось настроение Мишеля. Его можно было сравнить с серым небом над головой. Оно хмурилось вот уже вторые сутки, но спасительного дождя всё никак не случалось. Удушливая, гнетущая жара от этого переносилась ещё тяжелее, а дышать спёртым, горячим воздухом становилось поистине невозможно. И только вечер приносил спасительную прохладу, но Мишелю теперь и вечера были не в радость.

"Побыстрее бы", – подумал он, вспоминая свой последний разговор с Гербертом. Поднявшись на третий этаж, к квартире Митрофановых, он негромко постучал.