Однако прогнозы не оправдались. Следующая встреча состоялась тем же вечером, когда Алексей, всё ещё одетый по-простому, предстал пред ясные очи Алёны Александровны, возвращавшейся с прогулки вместе со своей няней. Няня, впрочем, сию минуту была отпущена, и Алексей прямо там, на развилке, упав на колени в дорожную пыль, объяснился ей в любви. Он и сейчас, спустя столько лет, помнил всё, что говорил ей, слово в слово.

– Я люблю вас, моя маленькая графиня, и боюсь, что не смогу без вас жить! Если мои чувства не взаимны, я застрелюсь, так и знайте! О, пожалейте меня, жестокая! Дайте поцеловать вашу ручку! – И прочая любовная ерунда, которая у взрослого человека вызовет лишь улыбку, но которая так важна, когда тебе шестнадцать и ты влюблён.

Она ответила согласием. Иначе и быть не могло – она влюбилась с первого взгляда в эти ясные голубые глаза, растрёпанные светлые вихры и очаровательные ямочки на щеках. Влюбилась и пропала. Встречались они целый месяц, втайне от строгих Алёниных родителей, которые и не догадывались ни о чём. А однажды, тёплой июльской ночью, она отдалась ему на изумрудном лугу у спящей реки. И эта ночь была волшебной, а звёзды светили только им одним. И как сладко замирало сердце, когда она стонала от страсти и извивалась в его объятиях, такая горячая, такая любимая…

– Я женюсь на ней, – сказал Алексей на следующее утро своему брату Михаилу Николаевичу. Тот удивлённо поднял брови, никак не ожидавший от шестнадцатилетнего юнца столь серьёзных решений, и справедливости ради спросил:

– А не рановато ли тебе, Алёшка?

Сам он считал, что в самый раз. Для него в тот момент не существовало ничего, кроме милой Алёнки, его маленькой графини, в ней одной была его жизнь! И он на всё был готов ради неё, он знал – она его любит, любит не за деньги, а за его светлую душу и добрый нрав. Она ведь до сих пор думала, что он простой конюший при князе Михаиле, она понятия не имела, что он – один из наследников всех окрестных земель, на которых они, Серовы, имели удовольствие проживать! Должно быть, она полюбит его ещё больше, когда узнает.

Вот только она об этом так и не узнала. Матушка-генеральша идею с замужеством восприняла на удивление спокойно и, в отличие от Михаила, не стала говорить, что юношеская блажь вскоре пройдёт. Она лишь сказала, что Алексею следует прежде выслужиться, дабы представлять из себя хоть что-нибудь – что ж, он был готов. Школа гвардейских офицеров в Петербурге открыла для него свои двери, он давно мечтал стать военным и только поблагодарил мать за то, что та помогла ему так хорошо устроиться. Он знал, что любимая Алёнка дождётся его – он писал ей каждый день, получая не менее трогательные ответы с заверениями в бесконечной любви. До сих пор они хранились у него где-то на питерской квартире – всё думал сжечь, да не сжёг, духу не хватило…

Однажды письма перестали приходить. Ни с того ни с сего, без малейших предпосылок. Алексей ломал голову, пытался понять, чем он обидел свою прекрасную маленькую графиню, но, увы, так ничего и не понял. Тревога овладела им, он будто тогда ещё почувствовал что-то, и, выбежав из класса прямо посреди занятий, поймал на улице первого попавшегося извозчика и велел везти на Николаевский вокзал… А из Москвы – прямиком в Большой дом, за город.

Оказалось, что милая Алёнка обручилась с господином Тихоновым, иностранным послом при его величестве, человеком влиятельным, состоятельным и довольно немолодым. Двадцать три года ему было, представьте только, какой старик! Алексею тогда показалось, что рухнула его жизнь – как его любимая могла оказаться такой продажной?! Как она могла променять святую любовь на богатства этого человека?! Определённо, это был самый жестокий урок за всю его жизнь. Но он многое из этого вынес, многое понял, переосмыслил и повзрослел. И озлобился до того, что на какое-то время прекратил всяческие отношения с семьёй, особенно со старшим братом Михаилом, чьи сострадание и сожаление казались Алексею невыносимыми.

Военная служба стала для него спасением. Там он забывался, отвлекался от этой боли, потихоньку приходил в себя. И в тот момент, спустя почти год, когда ему – как тогда казалось – удалось забыть эту старую боль, он случайно узнал о том, что у его Алёнки и Ивана Тихонова родилась дочь. И кто бы только знал, как противно сделалось ему в тот момент! Горячий, порывистый, импульсивный, он хотел застрелиться с горя. Прежде он напился до полнейшего беспамятства, чтобы унять эту тупую боль в груди, а потому плохо понимал, откуда вдруг у него на квартире – дело было в том же Петербурге – взялась милая Юленька, и как это ей удалось в последний момент вырвать оружие из его трясущихся рук…? Она успокаивала, обнимала его, рыдающего, как мальчишку, прижимала его голову к своей груди и убеждала, что всё будет хорошо. И он, слушая нежный голос старшей сестры, своего ангела-хранителя, потихоньку приходил в себя и понимал – жизнь-то ещё не кончена! Таких, как эта продажная Алёна, у него будут десятки, сотни! Юля, по крайней мере, именно так ему и говорила, плача вместе с ним, переживая его беду, как свою собственную.

Она, оказывается, приехала в тот вечер в Петербург вместе с мужем, и словно почувствовав, что нужна брату, поехала, невзирая на поздний час, к нему на квартиру. Проведать его, узнать, как он? А он ведь застрелился бы тогда. И впрямь застрелился бы из-за этой продажной дряни Алёны Серовой или, простите, теперь уже Тихоновой – да как он мог быть таким глупцом?! Самому стыдно вспоминать о том юношеском порыве. И кто бы знал, как благодарен был он сестре! Не столько за само спасение, сколько за благородное молчание. Она ведь так никому ничего и не рассказала об этой попытке самоубийства, это осталось их маленьким секретом. И наутро как ни в чём не бывало позвала его на завтрак – к Гордееву на квартиру, где Алексей ненавязчиво поинтересовался, а как идут дела у господина Тихонова?

Гордеев, сам работающий в посольстве, с Иваном Фетисовичем был знаком, но назвать их добрыми друзьями было нельзя. Скорее наоборот, эти двое вечно не сходились во мнениях, а когда на кону стояла важная политическая миссия в Румынию, руководство всерьёз задумалось, в чью же пользу сделать выбор?

Теперь про Гордеева – мы-то с вами знаем, что он ещё тогда был порядочной сволочью! Алексей тоже об этом знал. Также он знал, что Ивану Кирилловичу стоит только намекнуть, подтолкнуть в правильном направлении, дать верную наводку… Хорошо он помнил свои слова, оброненные как бы невзначай: "Ваня, не сиди на месте! Тихонов опередит тебя, если ты что-нибудь не предпримешь! Ты же не хочешь потерять своих выгод?!"