Алёна расхаживала по комнате и кусала губы, не зная, куда себя деть. Невольно вспомнились слова Аглаи, сказанные в последний день перед тем, как горничная получила расчёт. Если помните, Аглая была племянницей Фёдора, дворецкого при Большом доме, и к Юлии Николаевне относилась с большим уважением, а Алёну, свою хозяйку, в глубине души презирала. И, уходя, наглая девица обронила с усмешкой: "Отольются кошке мышкины слёзы, попомните мои слова, Алёна Александровна!"

Как напророчила! И месяца не прошло со дня помолвки, а Алёна уже горько пожалела о своём решении, и ни о чём теперь не мечтала так сильно, как о возможности вернуть всё назад – в тот день, когда Сергей Авдеев обещал порекомендовать её на место учительницы музыки для молодой княжны Катерины Волконской. Если бы только знала она тогда, во что это выльется!

– Прости меня, Юлия, – шептала Алёна беззвучно, крестясь на образа в красном углу. – Прости меня, я так виновата… я не должна была… и вот моё наказание… Боже, что мне делать теперь? Юлия, прости… Господи, покарай меня, я заслужила, но сжалься над моими детьми! Господи… ведь они ни в чём не виноваты…

Больше всего волновалась она за судьбу Александры. Эта непокорная девчонка окончательно настроила Гордеева против себя, будто не понимая, чем эта вражда может обернуться для неё самой!

Когда Алёна думала об этом, ледяной страх сковывал душу. Вспомнилась та история, что ходила из уст в уста среди слуг, в день их приезда – история, прерывающаяся всякий раз, стоило Алёне показаться поблизости. История о том, как этот головорез Георгий силой привёз Александру в Москву, оглушив ударом по голове. Но прежде воинственная девушка сломала ему нос, не желая сдаваться без боя!

Алёна считала всё это полной чушью – её Сашенька была ангелом небесным и никогда не позволила бы себе подобного поведения! А если и впрямь – отчего же умолчала о таком?! Отчего не пожаловалась ей, родной матери, в первый же день, когда эти мерзавцы применили к ней силу?! При Сашиной неприязни к Гордееву, Алёна ожидала немедленных жалоб – откуда же она могла знать, что её дочь пообещала молчать взамен на разрешение Гордеева поселиться в отдельной квартире? Тогда Алёна почти убедила себя, что все эти сплетни и впрямь придумали слуги, заскучавшие без должной порции хозяйских секретов, но потом она увидела еле заметный шрам у Сашеньки на виске… Шрам, которого раньше не было. И замерло в очередной раз, сжалось болезненно материнское сердце.

"Господи, господи, что же теперь делать? Как сбежать от него?!"

Почему-то Алёна была уверена: сбежать от Гордеева у неё не получится никогда в жизни. Он любит её и вряд ли отпустит по доброте душевной вот так запросто.

Да и как сбежишь…? Бежать, спасая Александру и принося тем самым в жертву будущее Арсения? Мальчик делал большие успехи в учёбе и был поистине счастлив – могла ли Алёна лишить его этого? Вот и оказалась она перед самым страшным в своей жизни выбором: либо сын, либо дочь.

О самой себе она давно не думала – да что и говорить, о собственных выгодах она вообще ни разу за прошедшие двадцать лет не думала, посвятив всю себя сначала дочери, а затем дочери и сыну. И вот пришлось выбирать между ними!

"Надо поговорить с ней! – рассуждала Алёна, измеряя шагами комнату. – Убедить быть благоразумной если не ради себя, то ради Сени!"

Арсений, надо отдать ему должное, живо встал на сторону сестры и больше не стремился в сыновья доброму дядюшке Ивану Кирилловичу, которого почти привык называть отцом. Благие намерения Гордеева обернулись кошмаром в тот день, когда он поднял руку на Александру, и Арсений с поразительной серьёзностью для ребёнка сказал, что не желает становиться сыном бесчестного человека. Вот оно мужество, вот он – железный стержень, тихоновская кровь, которую Алёна ещё пару дней назад назвала бы дурной, но не ныне.

"Боже, что я наделала?!" – в сотый раз спрашивала она себя, и как раз на этой мысли рассуждения её оборвались из-за шума в прихожей. Гордеев вернулся? Почему-то Алёну обдало волной холода вперемешку с ужасом от этого предположения – она не хотела, она попросту боялась встречаться с этим человеком!

Но это оказалась Александра, её бедная дочь, вернувшаяся со званого вечера Эллы задолго до того, как было объявлено о его окончании. Алёна вышла встретить её сама и, отпустив горничную, лично приняла у дочери накидку. И спросила заботливо:

– Отчего ты так рано?

Саша не ответила. Ей и без того было тошно, а на Алёну она сердилась ещё и за то, что та настояла на возвращении на Остоженку после банкета, "чтобы я лично убедилась, что всё прошло хорошо". На самом деле, это скорее прозвучало как: "Чтобы я лично убедилась, что Авдеев не поедет следом за тобою в Марьину Рощу и не останется у тебя ночевать". Или, наоборот, убедиться, что Саша не поедет к нему на Калужскую? Ведь в последнее время Авдеев зачастил возить девушек к себе домой!

Не дождавшись ответа, Алёна взволнованно посмотрела на дочь, только теперь заметив, как она подавлена и бледна.

– Бог мой, Саша, что случилось? Ты плакала?

– Оставь меня в покое, мама, – тихо, но без малейшей злобы ответила Александра, отводя в сторону заботливо протянутые к ней руки. – Я устала и хочу спать. Разреши мне уйти в мою комнату.

– Разумеется, милая, постель уже готова! – несмотря на протесты дочери, Алёна всё же изловчилась и поймала её руки, нежно и заботливо взяла их в свои. – Пойдём, я помогу тебе снять платье.