– Тётя Клава, попросите освободить ближайшую к нам палату. Там, кажется, женщина с пищевым отравлением… не слишком тяжёлый случай. Пускай переезжает в бывшую палату Владимирцева, она на этом же этаже. Помогите ей, если потребуется. А в её палату отнесём нашу Любовь Демидовну. Савелий Савелич, поможете?

– Конечно, помогу. Только вот… барышню-то надо куда-то деть, – он указал на бессознательное тело молодой блондинки на его коленях. Александра прикусила губу.

– Да. Некстати. Вера! – обрадовано воскликнула она, заметив свою дорогую подругу на лестнице. – Верочка, как ты вовремя! Иди скорее сюда, приведи в чувство девочку, дай ей нашатырь! И уведите, ради Бога, её отсюда, не ровен час опять сознание потеряет.

– Господи, что тут у вас?! – ахнула Вера, да так и замерла на ступенях. Князь с надеждой смотрел на неё, посчитав, видимо, что это она – тот самый доктор, который сейчас решит все их проблемы. Молодая, конечно, но, по крайней мере, постарше этой рыженькой, а значит, и опытнее наверняка.

Но, увы, в столь нестандартной ситуации и самый опытный врач мог растеряться. Тем более, Вера прекрасно знала, кто перед ней, и от осознания того, что княгиня Караваева может умереть по их вине, ноги её вовсе сделались ватными.

– Вера, умоляю тебя, не мешкай! – Саша склонилась над бедной княгиней, проверила пульс на её шее и поняла, что действовать нужно незамедлительно. Для начала не помешало бы остановить кровь.

То, что несчастная Любовь Демидовна не задохнулась, вовсе не означало, что она не умрёт через секунду от кровопотери или болевого шока. Промедление было совершенно ни к чему, и тем более все эти глупые возгласы: «Ба, сама Караваева, надо же!», и растерянное: «О-о, а куда же нам девать её дочку, не оставлять же здесь, в коридоре на полу?»

Драгоценное время утекало, просачиваясь сквозь пальцы, вместе с жизнью бедной женщины. Но потом оно понемногу сдвинулось – и вот уже тётя Клава, вновь сделавшись решительной, освободила ближайшую палату, помогая женщине, занимавшей её, перейти в бывшие покои Владимирцева, что располагались в другом конце коридора.

Вера приняла у Нифонтова едва живую княжну, а сам Нифонтов стал помогать князю уложить Любовь Демидовну на носилки. Караваев вызвался отнести её на руках, но Александра категорически запретила, на ходу объясняя, что княгине непременно нужна ровная поверхность, у неё и так раздроблена вся грудная клетка, ни к чему сейчас усугублять.

Караваев послушался, и это было удивительно. Вообще-то Борис Егорович слыл человеком весьма суровым, если не сказать жёстким, и мало кого в этой жизни слушался, кроме голоса собственного разума. Но в этой девочке он углядел какую-то небывалую силу духа, не говоря о том, что она была единственной среди всех присутствующих, кто не растерялся и полностью взял ситуацию под свой контроль.

Неважно, сколько ей лет, подумал тогда Караваев. Лишь бы спасла его Любушку! Раз никто другой не в силах ничего предпринять! Из сбежавшихся на шум медсестёр, как на грех, двое оказались новенькими – одну замутило от вида крови, а другая бросилась её успокаивать. Третья оказалась покрепче, но, увы, практиковалась она в акушерском отделении, и знания о переломах имела весьма поверхностные.

Оставались тётя Клава, всю жизнь занимавшаяся канцелярской работой при больнице, и последний раз принимавшая участие в операции году эдак в 1875-м, и, разумеется, Вера. Дрожащая от страха Вера, побледневшими губами повторяющая одно и то же: «Княгиня, княгиня, княгиня!»

Что ж, простим ей её слабость. Саша в первый раз тоже страшно растерялась, когда Юлия Волконская истекала кровью прямо у неё на глазах. Ну, а во второй раз не так страшно, тем более, при ближайшем рассмотрении выяснилось, что ранения госпожи Караваевой не смертельны. При правильном подходе, разумеется.

Последующие полторачаса для Александры прошли как в тумане. Она в точности не помнила, как Нифонтов с князем отнесли Любовь Демидовну в палату, не помнила, кто именно помогал ей раздевать несчастную княгиню – кажется, всё-таки это была Вера, а тётя Клава осталась приводить в сознание молодую княжну.

Не помнила Саша и то, как занималась переломами бедной Караваевой, не помнила, как вправила ей вывихнутое плечо, как останавливала кровь и зашивала рану. Всё вокруг точно занавесили белой пеленой, которая рухнула сверху в ту секунду, когда она громовым голосом велела Нифонтову с князем выйти из палаты, несмотря на все протесты последнего. Саша действовала машинально, но на удивление уверенно, словно кто-то подсказывал ей каждый шаг заблаговременно, и ни разу за всё время операции рука её не дрогнула, сохраняя похвальную твёрдость.

Она не заметила, какими глазами смотрит на неё Вера, она не слышала криков пришедшей в себя молодой княжны по ту сторону двери, и тот момент, когда Вера сменилась Ипполитом Сидоренко, Саша тоже упустила. Для неё это стало новостью – она попросила подать битны, чтобы перевязать зашитую рану, и вместо тонкой Вериной ручки её ладони коснулась грубая волосатая лапища. Это и стало тем мигом, когда Александра опомнилась от наваждения. Подняв взгляд, она увидела своего наставника, но спрашивать ничего не стала.