– Нет, но Сашка-то наша какова! Кто бы мог подумать!

– И ведь не растерялась!

– И как правильно всё сделала-то, сообразила, погляди ж ты! Вот девка-то молодец!

Они говорили ещё что-то, но Александра их уже не слышала. Развернувшись, она направилась к выходу. Ей срочно нужно было на воздух, иначе, она была уверена, что просто потеряет сознание от нервного напряжения.

«Господи, а она ведь и впрямь могла умереть! Я же не знала, что никого из докторов нет на месте! Я думала, я начну, а они придут, помогут. Исправят ошибки, в случае чего. А я, оказывается, была одна всё это время? Макаров с Сидоренко не в счёт. Сидоренко – патологоанатом, а Макаров – это, видимо, тот старенький дедушка, которого я видела вчера утром с тётей Клавой. У него и впрямь бельмо на одном глазу, видит плохо. Господи, господи! Я была совсем одна! Я могла её потерять, она могла умереть! Да что уж там, она бы и умерла, пока они искали бы для неё палату! Задохнулась бы… как пить дать – задохнулась!»

Эти мысли сдавливали ей грудь, мешая дышать. Голова кружилась по-страшному, а перед глазами вновь встала пелена, но уже другая, предобморочная. Это от нервов. Запоздалая у меня какая-то реакция, подумала Александра с болью, но, благо, именно в этот момент коридор закончился, и сквозь приоткрытую дверь она вышла на улицу.

Не видя ничего перед собой, Саша встала у перил и достала из кармана пачку папирос. Но только, вот беда! – спички категорически не желали зажигаться. Когда третья или четвёртая сломалась в её руке, Саша чертыхнулась и уже собралась оставить эту затею, но вдруг прямо перед ней вспыхнул огонёк дорогой зажигалки, давая спасительную возможность прикурить. Она подняла взгляд, ожидая увидеть кого угодно, начиная с Гордеева, заканчивая князем Караваевым, но это оказался всего лишь доктор Сидоренко.

Оказывается, он тоже стоял на веранде и курил после сложной операции. Александра с благодарностью приняла огонь, кивнув вместо «спасибо», на которое уже была не способна, и, нервно затянувшись, облокотилась о перила и постаралась взять себя в руки.

«Всё позади, – сказала она себе. – Всё закончилось, успокойся! Всё хорошо!»

Да уж, хорошо, лучше не придумаешь! Караваеву, может, и спасли, но от этого труп Юры Селиванова никуда не исчез. По-прежнему лежал на операционном столе, напоминая о жестокости Ивана Кирилловича, а также о конце Сашиной практики в больнице.

«Зато я видела глаза князя Караваева», – вдруг подумала девушка, и горькая усмешка тронула её губы. Она была одна теперь, она слышала, как ушёл Сидоренко, так ни словом с нею и не обмолвившись, слышала, как закрылась дверь за его спиной. В одиночестве можно было позволить себе улыбнуться. Она это заслужила.

А взгляд Бориса Егоровича Караваева… и это счастье на его лице… Вот почему Саша выбрала медицину! Ради таких моментов, когда спасаешь человеческие жизни, вытаскиваешь людей с того света. Ты, только ты, и больше никто. Своими собственными руками.

Вот этими руками. Александра посмотрела на свои руки, с зажатой папиросой между пальцев, и вновь улыбнулась.

– Папочка… ты бы мною гордился! – прошептала она.

И пускай эти предатели поставят крест на её практике. Однажды, она знала, из неё получится превосходный врач. Вопреки всему миру! Потому что это её призвание, её стезя, которую она сама для себя выбрала. И ни единая сила в мире не заставит её сойти с этого пути.

«Пятая моя», – подумала Александра с улыбкой, возвращаясь обратно в здание больницы.

Пятая спасённая жизнь, подумать только!

Вера, как только Саша подошла к ней, сказала, что Викентий Иннокентьевич, оказывается, уже вернулся и требовал её к себе – делать нечего, пришлось идти. Тётя Клава, правда, говорила вслед много хорошего, и Вера радостно улыбалась, ведь они-то думали, что Воробьёв оценит по достоинству её сегодняшний подвиг. Увы, Саша никаких иллюзий на этот счёт не питала.

Как бы там ни было, что бы она ни сделала, кого бы ни спасла – хоть самого царя-батюшку! – она знала, Воробьёв не простит ей несделанного вскрытия. По приказу Гордеева не простит. Она же слышала их ночной разговор, и слова Ивана Кирилловича до сих пор звучали в её ушах. Он заплатил Воробьёву, и заплатил немало. И плевать на спасённую жизнь княгини Караваевой! И на обещание, данное другу, уходящему на фронт, чтобы уже не вернуться.

На всё плевать.

Деньги правят миром.

Суровые истины человеческого бытия.

«Как же я вас всех ненавижу», – мысленно сказала Александра и, постучавшись, решительно зашла в кабинет. Побыстрее бы уж. Ожидание и ощущение неизбежности её невероятно угнетали, но что она могла поделать?

Дела оказались хуже некуда – Викентия Иннокентьевича не оказалось в кабинете. Саша собралась было сразу выйти, но увидела на столе Воробьёва знакомую папку с историей болезни офицера Владимирцева, которую сама же туда положила вчера и невольно задержалась.

Это всё уже не имело смысла, она знала, но, тем не менее, решила последовать его совету и подсмотреть год рождения в карточке. Вот такая маленькая девичья прихоть: ей было интересно, насколько он старше её по годам, интересно, и всё тут! И как это вчера не догадалась глянуть?

А впрочем, вчера она ещё не знала, насколько он интересен и хорош собой!

Подойдя к столу, Александра взяла папку и улыбнулась. Так она и думала, девяностый год! И, надо же, день рождения совсем скоро, уже через две недели! Вот только вряд ли он будет отмечать свой двадцатипятилетний юбилей, с грустью подумала Саша, возвращая папку на прежнее место.